Запретная зона
Шрифт:
На улице долго прикуривал — дрожали руки, пульсировало в висках.
— В тюрьму! — бросил он водителю.
Откинувшись на сиденье, вместо того, чтобы еще раз проработать тактику предстоящего допроса, Петр стал анализировать начальственные взаимоотношения, чего никогда раньше не делал. Как только доходил до Балюцкого, перед глазами вставала его рожа с бородкой-соплей и идиотскими усами, и сколько ни пытался отбросить личную неприязнь, прекрасно понимая, что она плохой советчик, так и не смог этого сделать. Никакого списка запросов они, конечно, не представили, хотя о том, что сделать это рано или поздно придется, не могли не знать. Уверенная
Все догадки «по поводу» были доводом шатким, а всплеск эмоций — не чем иным, как приближением к критической точке усталости.
В помещении следственной тюрьмы, предназначенной для допросов, его уже ждал Каменев. Опер тоже был на исходе, рвался поскорее покончить со всем да уйти в отпуск («Пожизненный», — уверял он в очередной раз). Их давешний спор о целях и средствах едва не закончился ссорой. «Что ты как пацан, ей-богу, — урезонивал его Петр, — да не можем мы бандитские методы на вооружение брать, неужели тебе нужно азбучные истины растолковывать, Саня?» — «Не можем! — бегал по кабинету Каменев. — Не можем! Мы — не можем!.. А они — могут! Любые методы, а то и просто без оных! Облить ребенка бензином и поджечь. Беременной брюхо бритвой вспороть. На глазах детей отца бензопилой распилить!.. А я ему обязан «вы» говорить на допросе, и не то что дать по морде — плюнуть в нее не могу, понимаешь?! Нет, не понимаешь, холуй правосудия, почему мы их никогда не искореним!.. Да у них чуть что — и пулю в лоб, а в лучшем случае — электропровод в жопу! А у нас — питание в камерах, вежливое обращение и полный набор красных дат, по которым бывают амнистии. Они же мечтают к нам попасть!.. Все!..» Песню эту от Каменева Петр слышал неоднократно, пора было и привыкнуть. Но вчера не выдержал, сорвался, наорал на опера, а сегодня вот в самого отрикошетило…
Вошел арестованный — наглядная иллюстрация к каменев-скому монологу, — с нагловатой усмешечкой, прикусив зубами спичку, будто не прокурор в прошлом, а матерый «угол».
— Садитесь, Отаров!
Тот вызывающе медленно опустился на привинченный к полу табурет.
— Формальности опустим, — резко начал Петр. — Спичечка во рту отвечать на вопросы не помешает?
Отаров усмехнулся. Передвинул спичку в уголок рта:
— Поможет.
— Что ж, тогда приступим. Рукав рубашки расстегните и поднимите выше локтя.
Замер. Заморгал.
— Я жду, Отаров.
Каменев глянул на следователя с уважением: «Внял, дескать, моим словам».
— Правый рукав!
Отаров расстегнул пуговицу, неторопливо закатал рукав:
— Никак инъекцию собираетесь делать, гражданин следователь?
— А вы своим подопечным делали инъекции перед тем, как проводить на них эксперименты? — поинтересовался Петр.
— Каким еще… подопечным? — насторожился Отаров, хотя мазу удержал.
— Тем, которых освобождали от расстрела и отдавали кодироваться в лабораторию?
— О чем это вы, не понимаю?
— О татуировочке вашей, Георгий Рафаэлович. Что означают эти буквы?
Подследственный посмотрел на локоть, будто впервые увидел татуировку:
— А-а, эти… Инициалы жены, к делу не относится.
— Вон оно что! Первая жена-то?
— Что?
— Я спрашиваю, Софья Наумовна Отарова ваша первая жена?
— Первая. Надеюсь, и последняя, а что?
— А вы у нее?
— Насколько мне известно, тоже единственный.
— Как же так? Разве она до вас не была замужем за Павлом Сергеевичем?
Отаров снова передвинул спичку, пожевал.
— Кем, кем? — спросил он притворно.
— Реуссом?
— Нет, не была.
— А до замужества фамилию Войтенко не носила?
— Никогда не слышал такой фамилии.
— Да? Был такой офицер. Как и вы в прошлом, и ваш начальник Реусс.
— При чем тут…
— Это вы знаете, Отаров, не будем дурака валять. При том, что татуировки у вас одинаковые, а инициалы жены — не более, чем совпадение.
Тот хотел было что-то сказать, но не нашелся.
— С какого года в организации состоите? — не давал Петр передышки.
— В какой организации? — хрипло спросил подследственный, уже не в силах скрыть волнения. — С чего вы взяли?
— А нам Реусс обо всем рассказал, — брякнул Каменев, сообразив, что о его смерти Отаров знать не может. И поспешил усилить натиск. — Только не надо ответ на этот вопрос ему переадресовывать, я ваши номера по разговору в Южанске знаю!
Отаров помолчал, собираясь с духом.
— Ни в какой организации я не состою.
— А раньше состояли?
— В КПСС.
— Про «СС» мы знаем, — кивнул Каменев. — По знаку на татуировке видно.
— Кто из Политбюро ЦК КПСС имел отношение к разработкам «Кода»? — давил Петр.
Отаров невольно закрыл глаза.
— Какого… кода? — прошептал он, побледнев.
— Всех, от первого до восьмого?
— Впервые слышу.
— Давыдов, которого вы убили, тоже состоял в организации?
Молчание.
— Вы не хотите отвечать?
Молчание.
— Кто был инициатором создания фонда «Прометей»?
Ответ скорее всего был заготовлен:
— Я пришел в фонд, когда он уже существовал. По чьей инициативе создавался, не знаю.
— Какова доля партийных денег в фонде?
— Спросите у главного бухгалтера. Я человек маленький — юрисконсульт.
— Неужели? Откуда же у маленького человека счет в заграничном банке?
— С чего вы взяли?
— Ну, это просто глупо, Отаров, — улыбнулся Петр. — Вы прекрасно понимаете, что эти показания дала ваша дочь, а мы получили подтверждение по межбанковской системе. Неужели вы думаете, что Генеральная прокуратура не в состоянии вывести вас на чистую воду? Уж вас-то, Отаров!.. Зачем вам татуировка? Вы что, друг друга в лицо не знаете? Или это пропуск в зону?
Подследственный обреченно опустил голову.
— В какую еще… зону? — по инерции продолжал запираться он.
— Которая находится на месте уничтоженного хутора Елахов в 65 километрах от Днепровска? — наугад забросил Петр и ощутил на себе недоуменный взгляд Каменева. — Вам воды налить?
— Нет.
— Вы не ответили.
— Я ничего не буду отвечать.
Петр закурил, предложил сигарету Отарову.
— На что вы рассчитывали, Георгий Рафаэлович? — спросил он доверительно. — На то, что пятьдесят тысяч долларов помогут вам убежать в Турцию? Или всерьез мечтали управлять людьми, нажимая на клавиши?