Запретный плод
Шрифт:
— Да, мама более импульсивна, чем я, — снисходительно улыбнулся герцог.
— Ты просто не знал, что такое любовь, — проницательно отметила герцогиня.
— А ты знала? — парировал он. Насколько ему было известно, герцогиня годами развлекалась таким же образом, как и он сам.
— Я не рассказывала тебе всего для твоего же блага, — тихо сказала она. — Нелегко открыться комуто, когда любишь.
— Тайны матери… — Этьен одновременно поддразнивал и сочувствовал.
— Я научилась молчать задолго до твоего появления, мой дорогой, — отшутилась она. — Теперь скажи
Герцог едва заметным движением предостерег мать от дальнейших расспросов.
— Пустяки… визит вежливости, — небрежно ответил он. — Я надеюсь, что ты когданибудь съездишь с нами на скачки. Мой вороной отлично бегает последнее время, — сказал он, обращаясь к герцогине, чтобы уйти от скользкой темы.
— Архиепископ и твоя теща? — вмешалась Дейзи. — Почему ты ничего не сказал мне?
— Не о чем было говорить. — Это был чисто мужской ответ, предотвращающий дальнейшие расспросы.
Мать сразу ощутила напряжение в его голосе и, прекрасно зная «благородство» семейства Монтеньи, мгновенно уловила предупреждение в словах сына.
— Мне бы очень хотелось увидеть твоего вороного на бегах, дорогой, — сказала она, заполняя возникшую паузу. Герцог быстро улыбнулся ей.
— Хорошо. Тогда в пятницу. Не желаешь ли поужинать с нами сегодня?
— Я обещала принцу этот вечер. Мне очень жаль. А ты не хочешь составить мне компанию? Хотя предупреждаю, что на самом деле это почти дипломатический прием, там будет несколько послов.
— А ты будешь выполнять функцию хозяйки приема и станешь очаровывать всех колониальных атташе? — Этьен нежно улыбнулся матери. — Мама лучший посол Филиппа, — пояснил он Дейзи. — Она способна успокоить самую горячую голову министра иностранных дел, негодующего по поводу прохладного отношения к его колониальным проблемам. Она убеждает их в том, что по крайней мере парижские женщины понимают проблемы, стоящие перед их странами.
— Они все прекрасные люди, с вполне законными обидами. Мое искреннее сочувствие приятно им, дорогой. И ты это знаешь.
— Мама отвергла такое количество предложений выйти замуж за колониальных министров, что невозможно сосчитать.
— Как я смогу проследить за тобой, если уеду из ПаЭтьен — ответила она, поддразнивая сына.
очень нуждается в заботе, — добавила она.
— Ты впервые заметила, что я существую, когда мне исполнилось шестнадцать, — шутливо парировал герцог. Но по его тону не чувствовалось, что отсутствие внимания матери в детстве както задевало его.
— У тебя была Ренни, дорогой, которая была лучшей нянькой в мире. И ты любил ее больше, чем меня.
— Да, она была необыкновенной.
— Конечно. Прежде она была моей няней Ренни. Как видишь, я была достаточно щедра, отдав ее тебе.
— Да, — просто ответил он, интуитивно зная, что великодушие матери было искренним. Ренни любила его безоговорочно, безмерно, как и он ее. Не было ни одного дня в его жизни, чтобы он не думал о своей няне, несмотря на то, что прошло двадцать лет со дня ее смерти.
— Скажите, а у абсароки тоже бывают няни? — спросила Элоиза.
И конец
— Не сердись на меня изза утренней истории, — сказал герцог, когда они уселись на мягкие сиденья кареты. — Мне не хочется спорить с тобой.
— А ты не должен ограждать меня от всей этой суматохи.
— Нет смысла говорить об этом. Их нет. Они ушли и не должны вернуться.
— Я просто хочу знать то, что мне положено знать. Я не ребенок и, надеюсь, не твое очередное мимолетное приключение, — спокойно сказала Дейзи.
— Тебе незачем об этом думать, поверь мне. Монтеньи глупы, — резко добавил он.
— О чем это ты?
Он колебался некоторое время.
— О моих детях, — мягко сказал он, — и о других вещах.
— Могу ли я чемнибудь помочь? — Несмотря на нежный, заботливый тон, он был явно расстроен.
— В жизни мне приходилось справляться с очень неприятными вещами. Школа адвокатов — это хорошая закалка. — Она усмехнулась. — Я умею быть очень жесткой.
Улыбка тут же смягчила черты его лица, изменив штормовую зелень глаз на более спокойный оттенок.
— Я люблю тебя, дорогая, за твою чуткость и ум, — он вскинул брови, — ну и еще за некоторые достоинства — шутливо добавил он. — Но и ум, и чуткость, и здравый смысл совершенно бесполезны, когда имеешь дело с Монтеньи. Они слишком толстокожи. Ну а теперь можем ли мы с тобой обсудить чтонибудь более приятное, к примеру, невообразимый цвет твоих губ, или маршрут нашего медового месяца, или имя нашего первенца?
Поддразнивая ее, он явно не желал обсуждать Монтеньи, и поэтому, любя его, она сказала:
— Вы выиграли, монсеньор де Век… на этот раз, — она улыбнулась, — но только потому, что слушаться вас очень приятно.
Он громко рассмеялся над ее шутливой капитуляцией. Откинувшись назад на обитое материей сидение, он задумчиво разглядывал ее, улыбаясь зелеными глазами.
— Ты ожидаешь какогото одолжения взамен на то, что слушаешь меня? — протяжно спросил он.
— Не знаю, что и придумать. Нет ничего, с чем ты не смог бы справиться, в этом я уверена, — глаза ее соблазнительно блестели.
Бросив взгляд на часы в карете, герцог понял, что сейчас перед ним возникла проблема, с которой он не знал, как справиться. С любой другой женщиной остановка возле ювелирного магазина эту проблему решила бы. Но не с Дейзи. Подумав, он решил действовать прямо.
— Ты не будешь возражать, если сегодня днем я поеду играть в поло?
Дейзи была одета в шелковое платье оливкового оттенка, ее волосы были свободно связаны сзади вышитой жемчугом золотой тесьмой. В интерьере кареты она выглядела, как одалиска. Приняв такую же ленивую свободную позу, как и он, она спросила: