Запятнанный ангел
Шрифт:
Фэннинг стоял снаружи! Он не пытался вытащить Гарриет из огненной печи, пока не увидел Спэнглера. Может быть, это несправедливо. Может быть, он пытался и просто выбежал, чтобы глотнуть воздуха. Может быть, он вытащил ее, а она вырвалась и снова ринулась назад прямо перед приходом Спэнглера.
— Фэннинг вызвал пожарных? — спросил я, стараясь говорить спокойно.
— Так он сказал. Должно быть, вызвал. У них второй из двух телефонов в колонии. И пожарные приехали сразу же после того, как нам удалось отвести миссис Брок к ребенку. Пол объяснил, что он тоже работал допоздна. Он может работать резцом и долотом и при искусственном освещении. У него в студии
— Да, расчетливое и хладнокровное, — ответил я. — Только милостью Божьей — и с вашей помощью — не все трое мертвы. Когда вы бежали сюда, вы никого не видели и не слышали?
— Когда я бежал от дома Пенни, я слышал в лесу крики. Здесь в лесу повсюду дома и студии. Черт побери, к этому времени пламя уже поднималось в воздух футов на пятьдесят и гудело, как иерихонская труба. Я не смотрел по сторонам, Геррик. Просто старался добраться сюда как можно быстрее и помочь, если смогу. Конечно, я и представить себе не мог, что дом подожгли нарочно.
— Вы почувствовали запах бензина?
— Келли и Джордж Лютер спрашивали меня об этом. Честно говоря, не знаю. Я просто бежал сюда, понимаете. Я думал о Броке — совершенно беспомощном. Я думал о нем, не о поджигателях.
— Спасибо вам, — сказал я. — Лично от меня. Броки мои старые друзья.
— Черт, я сделал только, что сделал бы любой.
— Я могу при случае попросить вас повторить ваш рассказ?
— Конечно, если это поможет, — ответил он.
В этот момент ко мне подошел Келли. Дом Марча находился в лесу в трех-четырех сотнях футов. По лесной тропинке можно было проехать разве что на джипе, так что мы пошли пешком. У Келли был фонарик, и он освещал дорогу. Мы не разговаривали. Не знаю, о чем думал Келли, но мои мысли крутились вокруг Пола Фэннинга. Трэш заставил меня усомниться в рассказе Шона О'Фаррелла, а кроме того, я сам был там на холме.
Алиби Фэннинга в ночь убийства Джона Уилларда двадцать один год назад вовсе не было твердым. О'Фаррелл послал его туда, где теперь находилась студия Пенни. Люди видели, как он туда пошел. Это пятиминутная прогулка, — возможно, на нее понадобилось чуть больше времени, учитывая, сколько там было народу. Фэннинг отправился вниз за десять минут до полуночи. Уиллард появился в театре примерно через десять минут после его ухода. Должно быть, понадобилась еще минута-другая, чтобы установить свет, чтобы Уиллард вышел на сцену, принял аплодисменты, дождался тишины и начал играть «Аппассионату». Через пять минут после того, как он сел за рояль, его застрелили, — так говорит Келли. У Фэннинга было более чем достаточно времени, чтобы вернуться на холм и пройти за правую кулису. О'Фаррелл практически открытым текстом сказал мне, что он видел Фэннинга в момент выстрела.
Но возможно, Трэш и прав: О'Фаррелл мог использовать меня, чтобы свести счеты с Фэннингом, и он в этом преуспел!
И все равно — Марч кого-то прикрывал, все говорило за это. Во всяком случае, он не стремился узнать правду. Возможно, причина этому — его зять. Потом еще эта история об избиении, после которого О'Фаррелл попал в больницу. Потом избиение Эда. Интересно, думал я. Это девчачье хихиканье могло быть просто дурацкой привычкой; а могло — и признаком неуравновешенной натуры. Сегодня кто-то, у кого с головой не в порядке, разгулялся вовсю: сначала пластинка, игравшая для меня в театре, потом моя растерзанная машина и, наконец, пожар. А ночь еще не подошла к концу.
Перед нами засветились огни дома, и Келли остановился.
— Вы
— «Именно так» к нему и относились слишком долго, разве нет? Если он покрывал убийцу все эти годы, значит, он во многом ответствен за трагедию Броков.
— Мы не знаем, покрывал ли он кого-то, — сказал Келли. — Он хотел, чтобы все улеглось. Ему через пару месяцев исполнится семьдесят девять. Вы видели его сегодня вечером: годы почти ничего с ним не сделали, по крайней мере, ничего, что может заметить сторонний наблюдатель. Он все еще может взять автомобиль за бампер и вытащить его из лужи. Дух его так же молод, как пятьдесят лет назад. Он одинокий человек. Большинство творческих людей одиноки, как мне кажется. Живопись — его жизнь. Он будет яростно отбиваться от всего, что может помешать его работе. Я думаю, он понимает, что его время на исходе. Он даже не взглянул ни на одну женщину после смерти жены, а она умерла задолго до того, как он сюда приехал. Он не осуждает нравы нью-маверикской колонии, но сам никогда так не поступал.
— Он не осуждает и поведение Лоры, — сказал я.
— Понаблюдайте, как он смотрит на нее, — ответил Келли, — или когда о ней говорят. Посмотрите ему в глаза, когда произносят имя Лора. Они превращаются в глубокие, черные озера печали.
— Но он никогда не вмешивался в ее жизнь?
— Если и пытался, — ответил Келли, — его постигла неудача. — Он повернулся к дому. — Если мы хотим добиться от него поддержки, нам придется принять ее в том виде, в каком нам ее предложат.
— Я не в настроении играть в поддавки, даже с Господом Богом! — злобно огрызнулся я.
Мне внезапно привиделись Эд Брок, бессмысленно тянущийся к солнцу в своем инвалидном кресле в саду; раскаленный добела крематорий, в который превратился его дом; оцепеневшая от ужаса Гарриет, тупо глядящая на меня, как на чужого. Теперь мне стало наплевать, что кому-то будет больно. Мне стало наплевать, какие секреты унес с собой в могилу Джон Уиллард. Лично я снял перчатки и надел кастет.
Гостиная в доме Роджера Марча была не меньше тридцати квадратных футов, с камином, отделанным булыжником и полностью занимающим одну стену. Северная стена служила окном студии, а две боковые — плотно увешаны картинами, словно в художественной галерее. Но книг не было — кроме нескольких валявшихся на большом круглом столе в центре.
В ответ на наш стук последовало приглашение, произнесенное гудящим басом, и мы с Келли вошли. Роджер Марч был один. Он возился с обугленной трубкой и голубой жестянкой трубочного табака. В первый момент при виде этого белобородого великана вся моя воинственность слетела с меня. Потом я чуть не рассмеялся, осознав, что я словно вернулся в свои пять лет, к детской картинке великого Господа Иеговы, беседующего с Моисеем на горе. Таково было обаяние его личности.
— Новости есть? — спросил он Келли.
— Пока еще нельзя обследовать останки дома, сэр, — ответил Келли. Это «сэр» выскочило у него легко и автоматически. Мы были похожи на двух детей, которых вызвали к директору школы. Я понял, что, если дальше так пойдет, хозяином ситуации окажется Марч.
— Никаких сомнений в том, что это был поджог?
— Никаких, сэр, — откликнулся Келли.
— Черт! — прогудел его голос. Он чиркнул старомодной каминной спичкой о ноготь, потом поднес огонек к трубке. — Как вы предполагаете действовать дальше, Келли?