Зарево над Волгой
Шрифт:
— Что правда, то правда. Лучше выдать одно слово, но умное! Порой слушаешь иного командира и не понимаешь, что он хочет сказать. Ни мысли, ни чувств в его фразах. Создается впечатление, что он просто фразер.
— Вот-вот, фразер — это вы хорошо подметили, товарищ Жуков, — горячо поддержал его Сталин. — А фразер на фронте тот же враг, от такого командира надо избавляться.
Верховный загасил трубку, бросил ее на край стола и подошел к Жукову.
— Кажется, мы с вами ушли чуть в сторону от наших дел, — заметил он. — Я хотел бы дать вам конкретные задания. Вам, товарищ Жуков, надлежит ехать на Сталинградский фронт вместе с генералом
14
Генерал Рокоссовский был доволен тем, что Ставка поручила ему фронт. Он был весел, часто шутил, в недавно появившееся дело вникал с чувством удовлетворения, ничуть не сомневаясь в том, что руководство фронтом будет ему не в новинку. Но где-то в глубине души его нет-нет да и тревожило сомнение: справится ли? «Надо справиться, иначе чего я стою как боевой генерал? — мысленно спрашивал он себя. — В боях был трижды ранен…» И, сам того не желая, вспоминал, как получил первое ранение. Произошло это 7 ноября 1919 года во время налета в тыл белогвардейцев. Отдельный Уральский кавалерийский дивизион, которым командовал Рокоссовский, прорвался ночью через боевые порядки колчаковцев. И что же? Оказалось, что в станице Каркульной находится штаб омской группы войск. «Атаковать!» — решил Рокоссовский. Удар был нанесен из тыла. Колчаковцы дрогнули, кавалеристы Рокоссовского порубили часть из них, остальных беляков взяли в плен. Вражеский штаб был разгромлен, но Рокоссовскому не повезло. В поединке с командующим омской группой генералом Воскресенским тот ранил его в плечо из нагана. Превозмогая боль, Рокоссовский нанес генералу смертельный удар шашкой…
Позже, в июне 1921 года, Красная армия добивала барона Унгерна на границе с Монголией. Тогда Рокоссовский уже командовал 35-м кавполком. У станицы Желтуринской его бойцы атаковали вражескую колонну, которая прорвалась через нашу пехоту. Горячая была схватка, в которой Рокоссовский лично зарубил нескольких белогвардейцев, но и сам получил тяжелую рану в ногу с переломом кости.
«Все, конец моей военной карьере», — с грустью подумал тогда Рокоссовский.
Но рана быстро зажила, кость срослась, и он уже мог сесть на лошадь и вести людей в атаку.
А третье ранение Константин Константинович получил на третьей войне, когда под Москвой в сорок первом командовал войсками 16-й армии. И как глупо все вышло! И не в бою, а в тихий вечерний час, когда бойцы отдыхали после тяжелой схватки. Генерал Рокоссовский, начальник штаба генерал Малинин и генерал Казаков находились в штабе армии. По случаю праздника 8 Марта член Военного совета принес командарму на подпись приказ. Рокоссовский взял ручку и хотел было подписать документ, как вдруг за окном разорвался немецкий снаряд. Он ощутил сильный удар в спину. С губ командарма сорвалось: «Кажется, меня ранило…» Едва он произнес это, как словно жгутом ему перехватило дыхание…
Ранение оказалось тяжелым. Командующий фронтом генерал армии Жуков
— Вас хорошо подлечили? — спросил он.
Высокий, стройный, как кипарис, Рокоссовский ответил молодцевато и даже с веселой улыбкой:
— Чувствую себя отлично, готов выполнить любое задание Ставки! — В его озорных глазах блеснули искорки, и Сталин поверил, что генерал совершенно здоров, и от этой мысли самому верховному стало легче…
Случилось так, что, когда Жуков и Рокоссовский на самолете Ли-2 совершили посадку неподалеку от Сталинграда, они сразу же отправились на ожидавших их машинах на наблюдательный пункт командующего Сталинградским фронтом, находившийся восточнее Ерзовки. Здесь шел напряженный бой. Войска левого крыла фронта вели наступление на немцев, которым удалось прорваться к Волге у северной окраины Сталинграда на участке Рынок — Акатовка.
— Давно тут начался бой? — спросил генерал армии Жуков у начальника штаба фронта.
— Уже третий день, — ответил тот и тяжело вздохнул. — На этом участке у немцев сражаются немалые силы 14-го танкового корпуса. Две их дивизии — 60-я и 3-я моторизованные — обращены фронтом на север, а 16-я танковая и 389-я стрелковая — на юг. Они обороняли пробитый ими коридор, который своей вершиной упирался в Волгу.
— И какова ширина этого коридора? — спросил генерал Рокоссовский.
— Чуть больше десяти километров, — пояснил начальник штаба. — Мы никак не можем выбить противника: сил у нас маловато.
Жуков прильнул глазами к стереотрубе. Вражеские позиции были отчетливо видны, они возвышались над местностью, а наши части находились на виду у немцев, которые не скупились на мины и снаряды, обстреливая наши боевые порядки. По всему фронту, насколько хватал глаз, снаряды и мины пахали землю. Противник хорошо пристрелялся из орудий, и едва появлялись наши танки, как немцы открывали огонь и машины сразу вспыхивали. А с воздуха наши позиции бомбили «юнкерсы».
— На стороне противника значительное превосходство в силах, — грустно произнес Жуков, понаблюдав картину боя. — Какие наши части участвуют в сражении? — спросил он генерала Гордова.
— Части 1-й гвардейской и 66-й армий. Им поставлена задача соединиться с 62-й армией генерала Чуйкова, но, видимо, у них ничего не получится, — ответил Гордов. — У меня очень мало танков, не говоря уже о самолетах. Немецкие «юнкерсы» как коршуны носятся над окопами, забрасывают их бомбами, а наших истребителей нет. Потому-то я и приказал войскам перейти к обороне. — Гордов взглянул на Жукова. — Поезжайте с Рокоссовским на мой КП, а я сейчас прибуду.
Пока они, приехав на командный пункт, выпили чаю, прибыл генерал Гордов. Он выглядел удрученным.
— Ну что, Василий Николаевич, не удалось отбросить противника? — осведомился Жуков, закуривая папиросу.
Он сидел за столом, перед ним лежала оперативная карта. Генерал Гордов устало промолвил:
— Не удалось… — На его посеревшем лице поблескивало пламя от горевшего светильника. По всему было видно, что он остро переживал неудачу. — Плохо у меня с артиллерией, Георгий Константинович, очень мало стволов, да и те мелковаты калибром. И чертовски не хватает боеприпасов.