"Зарубежная фантастика 2024-1" Компиляция. Книги 1-17
Шрифт:
— И никто не сомневается, что именно он убил поэта? — спросил Ота, используя все свои навыки «благородного ремесла», чтобы скрыть растущие отчаяние и отвращение.
— Они вроде как водили дружбу в Сарайкете, тот поэт и выскочка. Как раз до падения города.
Все за столом задумались о том, что это могло означать. А если Ота Мати как-то связан со смертью Хешая, поэта Сарайкета? Кто знает, до какой мерзости может опуститься шестой сын хая Мати?.. Для них это была история-страшилка, какую рассказывают по вечерам в дороге. Развлечение.
Ота вспомнил старого поэта с лягушечьим ртом, вспомнил его доброту,
— Тут не обошлось без женщины. Говорят, у него в Удуне была любовница.
— Если он посыльный, у него по любовнице в половине городов Хайема. Боги свидетели, я бы не терялся!
— Нет, — покачал головой заметно опьяневший торговец. — Нет, тут все ясно. Люди Сиянти утверждают, что у него была только любовь в Удуне. Мол, любил ее больше жизни. А она ушла от него к другому. Вот что его обозлило.
От любви человек портится, как… как молоко.
— Господа! — сказала хозяйка зычным голосом, который мог перекрыть любую беседу. — Уже поздно, а мне тут еще убираться. Идите-ка все спать. На рассвете я подам вам хлеба с медом.
Гости шумно допили вино, доели сушеные вишни с творогом и разошлись по своим кроватям. Ота спустился по лестнице в конюшню и вышел из боковой двери на темный двор. Тело ломило от страха и усталости.
Киян… Киян и постоялый двор, доставшийся ей от отца. Старый Мани… Ота сам натравил на них псов, и не имеет значения, что нечаянно. Что бы ни случилось, виноват будет он.
Ота сел под дерево и стал смотреть на звезды. В воздухе ощущалось дыхание холода: из этих краев зима никогда не уходила. Подвигалась, впускала лето, но не уходила. Может, написать Киян, предупредить? Письмо не успеет. До Мати десять дней хода, до Сетани — шесть, а братья уже отправили людей на юг. Можно обратиться к Амииту Фоссу, попросить старого распорядителя взять Киян к себе, защитить… Но и до него письмо дойдет слишком поздно.
Отчаяние камнем опустилось в живот, так глубоко, что не поплачешь. Погибнет женщина, которую он любил больше всех на свете, погибнет лишь потому, что он тот, кто он есть. Ота вспомнил о своем побеге из школы, о страхе и злости на поэтов, родителей и всех, кто позволял обижать детей. Глупец… Юный, самонадеянный, одинокий глупец. Надо было принять предложение дая-кво и стать поэтом. Пленить андата — а при неудаче заплатить жизнью. Тогда Киян никогда бы его не встретила. Тогда бы ей ничто не угрожало.
Впрочем, заплатить ты еще успеешь, сказал он себе.
До Мати десять дней пешком, а верхом — всего четыре с половиной. Если он сумеет привлечь все взгляды к Мати, быть может, Киян не пострадает из-за его глупости. Да и кому она понадобится, если Оту найдут? Можно взять из конюшни лошадь. В конце концов раз он выскочка, отравитель и обозленный любовник, почему бы не стать еще и конокрадом? Он прикрыл глаза. Из горла вырвался лающий смешок.
«Ты всего в жизни добился уходами», — прозвучали в его памяти слова женщины, которую он знал настолько близко, что хотел соединить с ней свою жизнь, хотя не любил ее, как и она его. На сей раз, Мадж, ухода может и не хватить…
Ночная
Идаан провела кончиками пальцев по его груди, и по коже Семая побежали мурашки. Он вздрогнул и взял Идаан за руку. Девушка, вздохнув, прижалась к нему. Ее волосы пахли розами.
— Почему вас называют поэтами?
— Так повелось еще в Старой Империи, — ответил Семай. — В этом сама суть пленения.
— Разве андаты — это стихи? — удивилась Идаан.
Глаза у нее были очень темными, почти звериными, а губы — слишком полными, чтобы быть идеальными. Теперь, когда краска стерлась, Семай видел, что Идаан их намеренно сужает. Он приподнял голову и нежно поцеловал девушку уставшими за ночь губами. Голова показалась Семаю слишком тяжелой, и он снова опустил ее на постель.
— Андаты… ну, почти. Пленение андата — это как идеальное объяснение. Когда ты что-то понимаешь, а потом добавляешь свое… Погоди, сейчас найду слова получше. Тебе доводилось переводить письма? Например, передавать написанное на хайятском языке уроженцу Западных земель или Восточных островов?
— Нет, — ответила она. — Правда, однажды мне задавали перевести текст с языка Империи.
Семай прикрыл глаза. Сон уже затягивал, но поэт не хотел упускать момент.
— Это чем-то похоже. Когда ты переводишь, то делать выбор. Например, слово tilfa может означать «брать», «давать» или «обмениваться». Что именно, выбираешь ты сама в зависимости от того, как это слово использовано в оригинале. Вот почему у письма или стихотворения бывают разные переводы: можно выразить одно и то же разными способами. Пленить андата значит его описать. Описать мысль о нем, причем настолько хорошо, чтобы воссоздать его в другой форме и наделить собственной волей. Все равно что перевести торговый договор с гальтского, идеально сохранив все тонкости.
— Но это можно сделать по-разному, — возразила Идаан.
— Идеальных способов очень мало. И если пленение проводится неправильно… Жизнь для андатов противоестественна. Через любую неточность они ускользают, а поэта ждет кара. Обычно неприглядная смерть. Дать андату определение непросто. Скажем, Размягченный Камень. Что имеется в виду под камнем? Железо делают из камня, значит, оно тоже камень? Песок состоит из крошечных камешков. Это камень? Кости тверды как камень, но достаточно ли этого сходства, чтобы так их называть? Все это нужно уравновесить, чтобы пленение удалось. К счастью, в Империи создали формальные грамматики. Они очень точные.
— Ты его описываешь…
— А потом держишь описание в уме до самой смерти. Правда, твоя мысль умеет думать в ответ, что иногда утомляет.
— Это неприятно? — спросила Идаан, и что-то в ее голосе дрогнуло. Семай открыл глаза: Идаан смотрела сквозь него со странным выражением лица.
— Не понимаю, о чем ты.
— Ты должен таскать его на себе всю жизнь. Разве ты никогда не жалеешь, что был призван?
— Мне нравится моя работа. Да и с интересными женщинами легче познакомиться.