"Зарубежная фантастика 2024-4" Цикл "Люди льда". Компиляция. Книги 1-23
Шрифт:
— Теперь осталось только двое Йолинов: маленький Йолин и его дядя, который находится в сумасшедшем доме. Но раньше и в самом деле была путаница. Я хотела окрестить мальчика по-другому, но мне не позволили. Они предполагали, что он будет единственным ребенком, хотя он и был первенцем. Так что он был заранее осужден на это имя. Традиции подчас ложатся на плечи людей тяжким бременем.
Мальчик заснул, как только его положили в постель. Они пошли на кухню.
— Но брак ваш был удачным, — сказал Эскиль.
— Вовсе нет, — ответила она. — Йолинсоны жестокий народ.
— Тогда остается только надеяться на то, что Маленький
Она просияла.
— Думаю, что так оно и есть, — сказала она и добавила еле слышно: — Если он выживет…
Но она тут же вскочила, услышав снаружи шаги.
— Тише! Терье вернулся! Помни: мы ни слова не говорили о сокровищах, и ты только что пришел!
4
Только поздним вечером Эскиль смог уйти наверх. Сначала нужно было поесть, сытно и основательно; еда значила очень много в жизни Терье Йолинсона.
Потом ему захотелось поговорить. О всех улучшениях, которые он сделал в Йолинсборге, о том, во сколько ему это обошлось.
Обошлось? Разве не пользовался он наследством Сольвейг и Маленького Йолина? Разве из-за этого она не была лишена возможности уехать?
Эскиль понимал, что Сольвейг слишком доверчива. Она была благодарна Терье за то, что тот позволил ей жить здесь со своим больным сыном. В деревне мальчика явно презирали. «Помешанный!» Но впоследствии у нее на многое открылись глаза. Она оказалась в клетке с двойным замком. Она вынуждена была оставаться в усадьбе — в качестве доказательства мужской силы Терье!
— Мальчишка сегодня спокоен, — бесцеремонно заметил Терье.
— Да, он крепко спит, — торопливо произнесла Сольвейг. — У Эскиля оказалось с собой болеутоляющее средство.
Терье искоса посмотрел на него.
— Это сильное средство?
— Да, и оно не безопасно, — по глупости признался Эскиль. И тут же ему захотелось прикусить себе язык.
— Будет лучше, если ты отдашь его мне, — сказал хозяин и протянул руку. — Сольвейг ничего не понимает в этом.
Этого еще не хватало! Чтобы малютка Йолин по-прежнему мучился? Эскиль ни за что не хотел отдавать лекарство Терье. Иначе дни мальчика будут сочтены.
— К сожалению, у меня ничего больше нет, — соврал он. — Я отдал свой последний запас.
Он уже отдал лекарство Сольвейг. И теперь они не осмеливались даже смотреть друг на друга. Но в этом и не было необходимости.
Вопрос был только в том, как ей пользоваться этим средством, не привлекая внимания Терье. Этого нельзя было допускать. Ведь Йолин просто изнемогал от боли.
Чтобы изменить ход его мыслей, Эскиль спросил:
— Но как тебе удается заполучить постояльцев? Как они узнают об этой бухте, совершенно скрытой от глаз?
Откинувшись назад, Терье принялся ковырять в зубах ногтем на мизинце.
— У меня есть посредник. Он посещает гостиницы и постоялые дворы, беседует с приезжими. Иногда я и сам там бываю.
— Посредник? — сказала Сольвейг. — Слишком хорошее название для придурковатого сына Вернтсена!
— Никакой он не придурковатый, — сердито возразил Тарье.
— Но он всем уши прожужжал рассказами об…
Терье оборвал ее так грубо, словно ударил по лицу:
— Женщины молчат, когда разговаривают мужчины, разве тебя этому не учили?
А Эскиль подумал: тот его помощник рассказывает всем историю о сокровищах.
А что собирался делать теперь Эскиль?
Искать клад для Терье, который сам боится это делать?
Он сидел и думал, не сказать ли ему: «Я слышал, что один здешний крестьянин имеет при себе записи об истории Эльдафьорда. Поэтому я решил встретиться вечером с дочерью этого крестьянина, Ингер-Лизе. Чтобы почитать эти записи». Но он этого не сказал. Да и стоило ли об этом вообще думать? Разве не достаточно просто встретиться с хорошенькой девушкой? Ведь не из-за этих записей он встречается с ней! Или все-таки из-за них? Во всяком случае, у него не было желания говорить о своей встрече с Ингер-Лизе. Говорить в присутствии этих людей. А почему, он не знал. Наконец он поднялся в Йолинсборг. В полном одиночестве бродил он по комнатам. Дом располагался на вершине холма, поэтому он до самого вечера был освещен солнцем. Солнце пробивалось в окна, оставляя разноцветные узоры на стенах. Все здесь дышало миром. Фантастически красивый дом! Трудно поверить, чтобы Сольвейг хотела покинуть его. Второй, новый, этаж был построен с расчетом на множество постояльцев. Он напоминал гостиницу. Через Эльдафьорд не проходили никакие дороги, здесь был тупик. Какое жуткое слово, тупик! Откуда он узнал об этом?
Вид со второго этажа был великолепным. Некоторое время Эскиль был поглощен созерцанием. Ой! Коровы давно уже загнаны в хлев. И внизу, возле забора, стоит маленькая фигурка Ингер-Лизе. Судя по всему, она давно уже ждет его. Девушка, с которой у него была назначена встреча!
Что бы там ни говорили про Эскиля, а обещания свои он всегда выполнял. Этому его научили с раннего детства его родители.
Сбежав вниз по ступеням, он стал спускаться к усадьбе. С молодыми дамами мужчины не ведут себя столь небрежно! Он пытался оправдать себя тем, что у него не было при себе часов и поэтому он не знал, когда коровы будут подоены, так что увидел, что животные в хлеву, слишком поздно. И прошло уже столько времени!
Запыхавшись, он подбежал к ней. Ингер-Лизе искоса посмотрела на него. Он заметил, что она была красиво одета — на ней был передник и яркая шаль поверх темного платья из домотканной материи.
— Прости за опоздание, — на одном дыхании произнес Эскиль. — Ты давно ждешь?
— Нет, я только что пришла.
Будто бы! Она стояла здесь по меньшей мере полчаса!
Он был по-своему тронут ее попыткой казаться светской дамой.
Что он должен был сказать ей? У Эскиля не было опыта по части молоденьких девушек. Пара маленьких приключений, одно в Гростенсхольме, другое в Кристиании — вот и все. И то, что последнее из них длилось почти полгода, объяснялось тем, что они очень редко виделись. Оно заглохло само по себе из-за недостатка взаимопонимания.
Но все это было так давно, совершенно в другой жизни, в других условиях — до тюремного заключения.
Теперь Эскиль был взрослым. Трезвым, лишенным иллюзий — или, по крайней мере, он должен бы быть таким. Тем не менее, в нем много еще было мальчишеского, была в нем еще беспомощная неуверенность. Вот как сейчас.
— Я-я-я… очень хотел бы поговорить с твоим отцом…
— Уже? — кокетливо наклонив набок голову, спросила Ингер-Лизе. Черт побери! Эскиль был раздосадован.
— Да, о некоторых бумагах… Он дома?