Зарубежная литература XX века: практические занятия
Шрифт:
Никто из обитателей поместья, за исключением гувернантки, не видит призраков, и когда в кульминационной сцене на берегу озера гувернантка указывает на призрак мисс Джесселл Флоре и домоправительнице миссис Гроуз, они говорят, что никого не видят. Миссис Гроуз увозит заболевшую от переживаний Флору из поместья, оставив гувернантку с Майлзом. В финальной сцене гувернантка ведет схватку за душу мальчика с Квинтом, который то появляется, то исчезает за окном. Когда она заставляет Майлза произнести вслух имя Квинта, ребенок замертво падает ей на руки. История заканчивается внезапно, словами: «его сердечко, опустев, остановилось».
Первые двадцать лет после публикации повести писавшие о ней критики восхищались мастерством Джеймса в создании атмосферы тайны и безоговорочно
Но уже давно большинство критиков отказывается видеть в главной героине повести либо образец морали, спасительницу детей, либо опасного невротика. Возобладала тенденция следовать в интерпретации повести вслед за Джеймсом, который как всегда избегал однозначности и заложил в текст возможность не двух, а множества прочтений. В Предисловии 1904 года Джеймс писал: «Я сказал себе, что надо только создать у читателя достаточно мощное ощущение зла – а это уже само по себе очаровательная задача – и его собственный опыт, собственное воображение, сочувствие (детям) и ужас (перед их ложными друзьями) снабдит его всеми остальными деталями».
Конечно, в зависимости от того, как отвечает для себя каждый читатель на принципиальный вопрос – признавать или нет существование потусторонних сил, верить ли в привидения, – повесть наполняется противоположным смыслом. Но сотни попыток предложить последовательное, исчерпывающее прочтение повести все-таки оставляют чувство неудовлетворенности, потому что они не адекватны тексту: произведение задумано и выполнено как внутренне двойственное, многозначное, не поддающееся прямому истолкованию. В этом Джеймс дает урок литературе будущего XX века. Поэтому интересно будет понять, какими способами и приемами автор добивается этой многозначности и как она влияет на процесс чтения.
Главный прием, используемый автором для активизации воображения восприимчивого читателя, – прием недоговоренности. Сдержанность, недоговоренность, переходящие в чопорное лицемерие, – это привычные характеристики английской викторианской культуры (действие в повести разворачивается в 1840-х годах), и стремление не покидать рамки приличий, условностей выглядит вполне органичным в образе гувернантки, Как говорится в первой главе повести, для повествовательницы «вполне естественно, что о многих вещах мы могли говорить ...только темными и окольными намеками, обмениваясь изумленными и радостными взглядами». Но для читателя нет гарантии, что гувернантка правильно истолковывает все многочисленные обмены взглядами, что достаточно туманные намеки адекватно воспринимаются собеседниками. Заметим, что неизбежные при любом переводе потери смысла в случае с «Поворотом винта» особенно досадны – русский перевод в ряде важных мест прямолинеен, он заставляет отдать предпочтение версии о призраках как порождении больного воображения гувернантки, чего нет в оригинале.
Всю существенную информацию о гувернантке читатель узнает из пролога к повести, от некогда влюбленного в нее Дугласа. Он сообщает, что рукопись прислана ему гувернанткой перед ее смертью двадцать лет назад, и отзывается о ней как о «самой прелестной женщине ее профессии, достойной самого высокого положения в обществе». Его поражали «ее незаурядный ум и утонченность», т.е. читатель вслед за Дугласом располагается отнестись к рукописи с полным доверием. Дуглас приводит только факты, никак не комментируя их следствия для психологического портрета будущей рассказчицы. Попробуем задуматься над этими фактами.
Существенно
В самой рукописи будет неоднократно сказано, что она строга к слугам и заводит в доме строгий распорядок – возможно, она столь же непомерно строга и к детям? Далее, контраст между бедным родительским домом и великолепием старинного поместья ей также внове. Она с восторгом описывает убранство своей парадной спальни, внушительный вид остальных помещений особняка – сами эти интерьеры тоже в известной мере кружат ей голову.
Наконец, в цитированной фразе есть слова «в страшном волнении...». Она в волнении от грядущей перемены в своей жизни, в волнении от шумного Лондона, столь отличного от привычной ей сельской тишины, в волнении от переписки со своим будущим патроном. В громадном особняке на Гарлей-стрит, «набитом сувенирами путешествий и охотничьими трофеями», «растерянная и взволнованная девушка из гэмпширского пастората» встречает мужчину, которого «могла увидеть только во сне или в старинном романе». Она «поражена» и «пленена» его «красотой, галантностью и великолепием»; слов «влюблена», «начала питать самые невероятные надежды» в тексте нет, но все это описание, подчеркивающее его «очаровательные манеры в обращении с женщинами», наводит на мысль, что гувернантка влюбляется в дядю детей.
Что бы ни происходило в дальнейшем, она будет стараться соответствовать своим – вымышленным – представлениям о том, как должна вести себя девушка ее социального положения, чтобы обратить на себя внимание такого человека. Дядя детей, как замечает автор повести, по сути дела «пустил в ход обольщение. И она не устояла». Это язык, которым описывают любовную связь, а не трудоустройство, и эти слова предвещают атмосферу подавленной сексуальности в Блае и многое объясняют в поведении гувернантки, в ее намерении жертвовать собой ради того, чтобы «сохранить лицо» перед отсутствующим возлюбленным.
Во взвинченном состоянии, терзаемая сомнениями и новыми впечатлениями, гувернантка отправляется в Блай, и от первого очень выгодного впечатления от усадьбы «ее владелец еще больше возвысился в моих глазах, и я подумала, что мое будущее намного превосходит все его обещания». Насколько известно читателю, патрон ничего не обещал девушке, и эти ее слова показывают, до какой степени она находится в плену своих любовных иллюзий.
В Блае ее все «захватывает», «увлекает», «поражает», от радостного волнения она плохо спит в первую ночь, несколько раз поднимается и до утра бродит по комнате. Недостаток сна и треволнения, как известно, могут заставить людей грезить наяву, и именно как «зыбкую фантазию» описывает гувернантка послышавшийся ей на рассвете слабый детский крик и легкие шаги в коридоре перед ее дверью. Только в свете последующих событий они приобретут роль зловещих предвестников тайн Блая. На следующий день она испытывает «легкую угнетенность, порожденную более полным представлением о масштабах моих новых обязанностей и моего окружения». Эта нервозность проявляется в образе, который видится гувернантке, когда она радостно спешит вслед за Флорой, показывающей ей все закоулки и переходы огромного дома: «мы чуть не затерялись, словно горстка пассажиров на большом дрейфующем корабле. И самое странное – у руля была я!». Так впервые в повести появляется образ-лейтмотив корабля, дрейфующего в открытом море, – это символ Блая и его обитателей, совершающих путешествие в потусторонний мир.