Зарубежный детектив (1989)
Шрифт:
— Значит, прогулялись. Видели вы кого-нибудь по дороге?
Бенеш замотал головой.
— Во сколько вы вернулись в помещение, в котором ночуете?
— Около десяти.
— Сколько времени вы читали, прежде чем погасили свет?
— Примерно полчаса.
— Во сколько вы проснулись?
— В семь утра. Начался шум…
— Подождите, мы не поняли друг друга. Во сколько вы просыпались ночью?
— Я вообще не просыпался.
— Значит, крепко спали до утра?
— Конечно.
— И ничто вас не потревожило?
— Нет.
— Вы не
Дарек отрицательно завертел головой.
— Пан Бенеш, все, что вы говорите, будет занесено в протокол. Предупреждение об ответственности за ложные показания вы слышали. Еще раз повторяю: вы утверждаете, что обошли наружную стену, прошли через барбакан, вошли замок и направились в свою комнату. Затем около половины одиннадцатого погасили свет, уснули и проснулись только в семь утра. Ночью вы не просыпались, не зажигали свет, не покидали постели. Так?
— Да.
— Ну как хотите. Вы — взрослый человек и полностью за себя отвечаете. А что касается конкретно вас, то в дело имеется также справка от врача. С прошлых времен.
Дарек заморгал, сжал руками подлокотники кресла, но не сказал ни слова.
— Когда в последний раз вы разговаривали с пани Залеской? — продолжил Янда.
— По-после обеда. В хранилище. Она помогала нам… примерно с четырех до пяти. Когда мы закончили, я пошел на улицу. На прогулку.
— Куда вы направились?
— Далеко. Мне нужно было прогуляться. После этого фотографирования… я был… — Он глотнул, голос его застрял где-то внутри.
— Одеревеневший, — помог ему Петр Коварж, а про себя подумал: «Как наш шеф сейчас от тебя. Надо ему помочь».
— Да. Я ходил к большому шлюзу. Вернулся… через барбакан, — уточнил он, с опаской взглянув на Янду, — около половины девятого. Когда подошел к дверце, услышал, как с другой стороны, во дворе, пани Залеска разговаривала с Яначеком. Я… немного испугался. Поэтому, когда дверца открылась, прижался к стене. Она прошла мимо, не заметив меня. А я снова открыл калитку и у ворот догнал Яначека. В общем-то вначале я хотел идти в замок, но потом вспомнил, что надо зайти в национальный комитет.
— Пан Бенеш, — снова вмешался Янда, — что вас испугало в разговоре Яначека с Залеской, который вы слышали с другой стороны дверцы?
— Ну… так… вообще…
— Послушайте, дорогой мой. Вы уже достаточно долго ходите вокруг да около, а ведь именно вы, — подчеркнул он, — должны давать предельно точные и ясные показания, потому что от этого зависит, выйдете ли вы отсюда. Предупреждаю вас, что содержание разговора нам известно от другого свидетеля. Нужно только кое-что уточнить. Пани Залеска была очень взволнована? До такой степени, что временами срывалась…
— Точно, срывалась. Это… было ужасно. Поэтому я и не хотел, чтобы она меня видела. — Дарек вынул платок и вытер веснушчатый лоб. — Она страшно сердилась на пана архитектора за то, что он ходил в хранилище на втором этаже. Яначек… понимаете… ему нечего там делать. Пани Залеска говорила, что уже предупреждала его раньше и что он ей обещал…
— …что этого больше не будет, — помог ему Коварж.
— Да. Только он не сдержал слово. Больше всего ее разозлило, что он был там в тот день после обеда, она увидела его в окне снизу, со двора. Говорила, что во время инвентаризации возникли подозрительные неясности, и… — Дарек облизнул губы, — что об этом она сообщит руководству института… Что это ее обязанность.
— А что Яначек? Отвечал ей дерзко?
— Что вы! Уговаривал. Но она стояла на своем. Потом заскрипел ключ в замке, и я отскочил к стене.
— Вы же тоже входите в группу инвентаризации, — вспомнил Янда. — О каких неясностях шла речь?
— Это вам лучше скажет пани Альтманова. Я только фотографирую то, что принесут мне на стол. Слышал, что там было что-то перепутано… Обе говорили о каких-то французских портретах, не могли никак их найти.
— Залеска разговаривала с Альтмановой? Я думал, они были в ссоре.
— Это верно, но о делах они говорили между собой, — и неожиданно добавил: — Милушка Альтманова очень хорошая, добрая.
— Значит, вы на ее стороне, — улыбнулся Янда. — А Мария Залеска была доброй?
— Это бы-была дама. Жа-жалко ее.
Таким коротким некрологом Дарек Бенеш завершил свои показания.
— Самое лучшее оставляют на конец, — Янда улыбкой встретил Эмилу Альтманову.
— Самое лучшее? — Она уселась в кресло для свидетелей. — А мне, бедняжке, казалось, кто на конец вы оставляете того, кого больше всех подозреваете.
— Вы на самом деле так думали?
Петр незаметно посмотрел на начальника. «Если это бедняжка, — подумал он, — да к тому же и маленькая, то я — как там у поэта? — мальчик босенький утром на летней лужайке».
В этот раз Янда сам задал наводящие вопросы и быстро перешел к сути дела.
— Марию Залеску в последний раз я видела в тот день вечером, — отвечала Эмила тихим и грустным голосом. — Она пришла ко мне в комнату примерно в четверть девятого. Точнее, остановилась на пороге комнаты. Позвала меня на прогулку. Я отказалась, к сожалению, слишком решительно, чего сейчас себе простить не могу. Вы, видимо, информированы, что мы хоть и были давними подругами, но в последнее время… — Она запнулась.
— В последнее время отношения между вами были не самыми лучшими, — помог ей капитан.
— Да. Благодарю вас. Вначале объясниться с ней хотела я, но Мария была неприступной. А в тот вечер все было наоборот. Она звала меня на улицу, чтобы побеседовать, внести в наши отношения ясность. Но я вдруг уперлась. Почему — не могу объяснить.
— Нет необходимости. Она ушла, а вы остались в своей комнате?
— Не больше десяти минут. Я опомнилась и побежала за ней. В коридоре на втором этаже стояли Гакл и Лудвикова. Мария, видимо, с ними только что разговаривала и уже собиралась уходить. С Яначеком. Я позвала ее, но она не оглянулась. Ленка Лудвикова сказала, что Залеска пошла в ресторан за Седлницким, который там, так сказать…