Зарубежный детектив
Шрифт:
Хорншу проезжал пустынную деревню. Ветер раскачивал фонари, круги света вырывали поочередно из темноты то справа, то слева скособоченные дома.
— Единственное, что меня настораживает, это то, что след был так хорошо виден. Словно она нарочно хотела оставить его нам, — сказал он. — Вспомните хотя бы, как он начинался на свежевзрыхленной земле под окном. И почему она вообще вылезла в окно?
— Это как раз я могу себе представить. Я бы тоже вылез в окно. Молодая, красивая, веселая, в наимоднейших брюках, а впереди — отпуск. Вместо того, чтобы блуждать по темному дому в поисках выключателей и дверных запоров... думаю, я вылез бы тоже. Быть может, в ней
— Все еще «есть»?
— У нас нет пока права говорить «было», Хорншу. Многое свидетельствует против этого. Мы сделали все, что смогли. Мы должны были бы найти ее, если б она погибла. Если, конечно, она, как назло, не угодила в какую-нибудь трясину. Одно только мне непонятно. Почему она стерла всю косметику? Как правило, женщины делают это перед тем, как улечься спать. В обычной ситуации такая женщина, как Сандра Робертс, даже ночью не отправится гулять ненакрашенной.
Комиссар погрузился в молчание.
— А спать она не ложилась. Постель была нетронутой. Это точно.
— И что значит «не выйдет»? — спросил Хорншу, медленно трясясь через железнодорожный переезд на окраине окружного центра. — Что не выйдет?
— Это мы выясним, — пробурчал Кеттерле, и в этот момент взгляд его остановился на почте.
Это была простая деревенская почта, телеграф находился на первом этаже.
Дежурная телеграфистка припомнила ту телеграмму. Да, можно установить, кто отправитель, пусть только господа предъявят свои удостоверения.
Кеттерле показал удостоверение, и телеграфистка принялась листать толстую тетрадь.
Телеграмма пришла из Гамбурга. Адрес отправителя не указан. Текст совпадает. «Не выйдет», без подписи.
— Можно установить, откуда была отправлена телеграмма?
— Для этого мне придется позвонить.
— Будьте любезны.
Они дожидались добрых десять минут. Телеграфистка связывалась с коллегами, с коммутаторами, телефонными подстанциями. Доносились непонятные термины. Наконец она положила трубку.
— Телеграмма была отправлена по телефону. Номер абонента 99-37-73. Владелец телефона Рихард Робертс.
Адрес...
— Гамбург, Ратенауштрассе, 11, — продолжил комиссар.
— Да, — недовольно подтвердила телеграфистка.
— Это жена Риха Робертса, которого противники зовут «толстяком», Хорншу. Дело теперь становится не только интересным, но и довольно щекотливым. Робертс был сенатором по финансовым вопросам, когда консерваторы стояли у власти. Девушка, когда была отправлена телеграмма?
— 25 октября в двадцать один час семь минут; первый раз я попробовала передать ее двадцать шестого октября в ноль часов две минуты. Никто мне не ответил. Поэтому я передала ее почтальону для доставки, а сегодня утром прочла ее содержание по телефону.
— Когда это было?
— В семь часов девять минут.
— И кому же вы передали содержание телеграммы?
— Телеграммы могут передаваться только лично адресату. Эта женщина сама подошла к телефону.
Как только они в девятом часу прибыли на площадь Карла Мука, комиссар закурил первую за весь день сигару. Понятно, он не удостоил даже взглядом гору поступившей почты на столе, лишь повесил в шкаф пальто. Потом вместе с Хорншу поднялся по слабо освещенной лестнице в демонстрационный зал отдела научно-технической экспертизы.
На третьем этаже они прошли мимо прикрытой двери диспетчерской, управляющей радиофицированными патрульными автомашинами. Кеттерле бросил взгляд на огромный светящийся план города, на то и дело вспыхивающие или гаснущие огоньки, что показывают состояние готовности оперативных полицейских машин двухмиллионного города.
«На Зивертсвег обнаружен мужчина в бессознательном состоянии, — услышал он. — На Виттернштрассе украден уличный бак для мусора. Внимание, сто одиннадцатый, пожалуйста, на Виттернштрассе. Несчастный случай с небольшим материальным ущербом на Ревентловштрассе, Отмаршен, девяносто седьмой, где вы? Да, хорошо. Пожалуйста, Ревентловштрассе, угол с Капелленвег. На Кёнигштрассе, сорок, третий этаж, из квартиры слышен запах газа. Тринадцатый, Кёнигштрассе, сорок. Это все равно ваш маршрут. Сообщите результаты».
Комиссар завернул за угол. Так продолжалось весь день, все двадцать четыре часа, в первой половине дня вызовов меньше, вечером, как правило, больше, угон автомобилей, кражи со взломом, пока вся семья сидит у телевизора, позже воровство в погруженных в сон квартирах и, начиная с двух ночи, кровавые драки в порту и в Сантпаули [2] . Только между четырьмя и семью часами утра выдавалось иногда десять-двенадцать минут, когда в диспетчерской было тихо, что, разумеется, не значило, что в городе в это время ничего не происходит. Это были часы самоубийц. Не было практически ни одного дня, чтобы самое позднее в семь, в половине восьмого разносчик молока, газет, почтальонша или газовщик, снимающий показания счетчика, не заметили бы чего-нибудь такого, что показалось бы им странным. Иногда об этом извещали его, иногда Циммермана, шефа VII отдела, он занимался обнаруженными трупами и пропавшими без вести. Нынешним утром то были не разносчик молока и не почтальонша, которым что-то показалось странным, а отставной полковник по фамилии Шлиске, всегда проводивший свой отпуск в «Клифтоне» в начале или конце сезона по причине низких цен, и известили не Циммермана, а его самого.
2
Увеселительный квартал в Гамбурге, недалеко от порта. (Здесь и далее примечания переводчика.)
— Там, кажется, все дело в каких-то следах, комиссар Кеттерле, — сказал начальник полицай-президиума Зибек в телефонную трубку. Кеттерле стоял еще в пижаме, в темной прихожей квартиры фрау Штольц. — Этот человек утверждает, что след пока отчетливо виден. Думаю, не следует давать повода для упрека нас в нерадивости. И разве вы на моем месте не сочли бы правильным...
И комиссар, вздохнув, тоже счел это правильным.
Из комнаты дежурных оперативников доносился смех и шелест сдаваемых карт. Кеттерле взглянул на часы. Каждый вечер они, полные оптимизма, усаживались играть либо в скат, либо в преферанс, и каждый вечер, самое позднее в девять, игра прекращалась сама собой, так как их по, двое, по трое посылали туда, где кто-то не оплатил свой ужин, услышал подозрительный шорох в подвале или обнаружил исчезновение собственного портфеля.
«Оперативная служба уголовной полиции, — прочитал Кеттерле на двери. — Начальник — старший комиссар Лумбек». Фамилия была написана на сменяемой табличке. Руководители отделов по расследованию убийств были освобождены от оперативного дежурства. Кеттерле искренне жалел об этом, он с удовольствием вспоминал вечера с молодыми коллегами в непритязательном, скудно обставленном помещении оперативного отдела. Они тогда часто и много смеялись, и смех у них был такой же, как слышится сейчас из-за двери.