Защита общественных интересов в гражданском судопроизводстве

Туманов Дмитрий

Однако суды, видимо, практически повсеместно понимая, что в большинстве случаев указанные правила и определяемые ими условия по обращению в суд в действительности невыполнимы и существенно ограничивают право на судебную защиту, не применяют никаких неблагоприятных последствий к не соблюдающим их лицам. Однако указанные положения закона до сих пор не были изменены, а следовательно, неприменение соответствующих отрицательных последствий всецело зависят от доброй воли суда.

В порядке научного обсуждения замечу, что в определенной мере оптимизации судебной нагрузки вполне могут способствовать механизмы, которые, с одной стороны, не вписываются в классическое понимание определенного института, но с другой стороны, не умаляя или несущественно умаляя процессуальные гарантии, обеспечивают оптимизацию судопроизводства. Речь идет о том, что в некоторых случаях оптимизацию могла бы обеспечивать правовая целесообразность. Для наглядности приведем казус, описанный в блоге на ресурсе Закон. ru кандидатом юридических наук Н. Латыевым, а также позицию указанного юриста по этому вопросу. Указанный автор пишет следующее: «Вчера опубликовано определение КЭС ВС РФ № 309-ЭС19-6328, вынесенное судьями А.Н. Маненковым, Р.А. Хатыповой под председательством Е.Е. Борисовой. Истец по этому делу являлся арендатором земельного участка, который на основании ст. 304, 305 ГК РФ предъявил и выиграл негаторный иск в отношении ответчика, обязанного в силу решения суда удалить свое имущество с арендуемого истцом земельного участка, а если ответчик не сделает этого добровольно – с предоставлением истцу права самостоятельно убрать имущество ответчика. Это решение так и не было фактически исполнено, а договор аренды земельного участка был впоследствии расторгнут собственником в связи с тем, что арендатор-истец не вносил арендную плату. После расторжения договора аренды собственник обратился в суд с заявлением о процессуальном правопреемстве, в котором просил заменить истца в исполнительном производстве по выигранному негаторному процессу на себя. Ответчик по делу, равно как и первоначальный истец по нему возражали против процессуального правопреемства. Арбитражный суд Челябинской области, Восемнадцатый арбитражный апелляционный суд и Арбитражный суд Уральского округа… отказали в процессуальном правопреемстве, однако судья ВС передала дело для рассмотрения в порядке второй кассации и… все судебные акты были отменены с направлением вопроса на новое рассмотрение… Поначалу я, читая определение о передаче, был чрезвычайно удивлен этой передаче, ведь акты нижестоящих инстанций были вынесены

абсолютно правильно и более того – отлично мотивированы. Оставалось надеяться, что дело передали лишь для того, чтобы закрепить изложенные позиции и продемонстрировать, когда правопреемство есть, а когда нет. Однако, когда я уже практически приступил к написанию комментария… обратил внимание, что дело-то уже рассмотрено, и более того, все определения об отказе в процессуальном правопреемстве отменены с направлением на новое рассмотрение. Что же случилось? К сожалению, случилось как раз то, чего я боялся: ВС в своем определении сослался на известное недавнее постановление КС РФ по делу Болчинских, в котором КС, истолковывая положения ГПК о процессуальном правопреемстве, справедливо отметил, что оно производится не только при перемене лиц в обязательстве, как до того неправильно считали многие суды, но и в других случаях преемства в том материальном праве, на защиту которого направлен иск. В том числе правопреемство возможно и в негаторном процессе при смене собственника вещи: в этом случае статус истца неразрывно связан с правом собственности, а потому переход права собственности должен влечь и замену истца в таком деле (или взыскателя в исполнительном производстве по нему). Таким образом, КС поправил суды, ранее слишком узко толковавшие положения процессуальных кодексов о материально-правовых основаниях процессуального правопреемства. Но отсутствие в нашей стране нормальных традиций… привело к тому, что теперь суды – на уровне ВС РФ – наоборот, начали видеть правопреемство в тех случаях, где его нет. В данном деле проблема была вовсе не в том, что испрашивалось процессуальное правопреемство в исполнительном производстве по негаторному иску (а хотя бы и по рассматривающемуся еще негаторному иску – разница здесь, на мой взгляд, несущественна), а в том, что в данном случае в принципе нет материального правопреемства. Разве по прекращении договора аренды собственник, которому возвращено имущество, сам становится арендатором? Разумеется, нет. Он как был собственником, так им и остается. Вряд ли судьи ВС, когда выносили свое определение, вспоминали давно уже отвергнутые представления Сперанского о праве собственности полном и неполном, от которого „отделены“ отдельные правомочия. При таком понимании можно бы было сказать еще, что собственник, покуда действовал договор аренды, обладал правом неполным и не имел в его содержании права на негаторный иск, а вот когда арендатор возвратил ему имущество – получил его и в этом смысле выступил правопреемником арендатора. Другое дело, что уже 150 лет назад такое описание права собственности не разделялось учеными. Собственник остается собственником, а значит, вправе владеть, пользоваться и распоряжаться своим имуществом вне зависимости от того, что его право может быть обременено правами иных лиц. Эти обременения важны для собственника и обладателя такого – скажу эту фразу – ограниченного права, но не для взаимоотношений между собственником и третьими лицами, в том числе между собственником и ответчиком по негаторному иску. Таким образом, при возврате вещи из аренды не происходит перехода каких бы то ни было прав арендатора к собственнику. У него было самостоятельное право на аналогичный иск и во время действия договора аренды: он мог заявить его отдельно, мог выступить соистцом (коль скоро его иск не исключает иска арендатора, он не мог бы быть третьим лицом, заявляющим самостоятельные требования относительно предмета спора; а вот если бы речь шла не о негаторном иске, а о виндикации, то там наоборот – соистцом он быть не мог бы, а вот заявить самостоятельные требования – вполне, ведь вещь передать можно только одному лицу). Таким образом, в нашем случае отсутствует и еще один из резонов процессуального правопреемства – невозможность защиты преемником своих прав иначе как путем получения того же статуса, который имел его материальный правопредшественник в процессе. Наконец, не могут быть приняты и аргументы, связанные с процессуальной экономией, приглушенно звучащие и в определении ВС – дескать, зачем рассматривать дело второй раз. Соображения процессуальной экономии, как представляется, должны отступать перед более существенным для процесса правом на судебную защиту. Если у собственника – что в то время, пока действовал договор аренды, что сейчас – было свое самостоятельное негаторное притязание к тому же нарушителю, то это значит, что оно – вполне возможно – могло бы быть парализовано возражениями ответчика, значимыми только в споре между ним и собственником, но незначимыми в споре против арендатора. В первую очередь речь идет об относительных возражениях: будь то договор между собственником и таким нарушителем, по той или иной причине непротивопоставимый против арендатора, или же и вовсе эстоппель, по природе своей имеющий лишь относительное значение. Отказался бы собственник от своего самостоятельного негаторного притязания, если бы арендатор проиграл иск? Ведь именно эта связанность правопреемника действиями правопредшественника в процессе и, в конечном счете, исходом этого процесса есть обратная сторона медали. Думаю, вопрос риторический. Но можно ли позволять собственнику выбирать, кем он будет – правопреемником или же самостоятельным истцом, в зависимости от исхода дела? Фактически, позволяя это, ВС открывает ящик Пандоры. Наконец, совершенно обоснованно суды нижестоящих инстанций указывали и на то, что первоначальный истец – арендатор обязан был возвратить имущество арендодателю-собственнику в том же состоянии, в котором получил, т. е. без какого-то постороннего имущества на объекте. Для того чтобы иметь возможность вернуть так, он должен осуществить права взыскателя по негаторному иску. Либо, если он этого не сделал до момента возврата имущества арендодателю, последний вправе, получив имущество обратно в ненадлежащем состоянии, потребовать от арендатора возмещения убытков за такое состояние имущества. Убытков, которые будут покрывать, в том числе, расходы собственника на новый негаторный процесс (а может, и всего лишь на переговоры с собственником этого постороннего имущества об условиях его нахождения на его участке, это тоже не исключено и, опять же, показывает примитивность подхода, предполагающего переход к арендодателю позиции взыскателя по негаторному иску). Вместо того чтобы поддержать нижестоящие суды, весьма грамотно показавшие в отмененных актах, что дело тут не в негаторном характере иска, а в отсутствии материального правопреемства, коллегия ВС, словно тот герой русской пословицы, дующий на воду, обжегшись на молоке, совершенно не обращая внимания на отличие ситуаций, просто ссылается на постановление КС по делу Болчинских, как будто нижестоящие суды о нем не знали. Право слово, тот случай, когда судьям в этом деле следовало бы поменяться местами» [380] .

380

URL: https://zakon.ru/blog/2019/8/23/vs_ispugalsya_ks_i_teper_vidit_pravopreemstvo_dazhe_tam_gde_ego_net.

Позволю и я себе комментарий как по вышеописанному делу, так и в отношении отдельных суждений А.Н. Латыева. Согласно закону и устоявшейся доктринальной позиции в основе процессуального правопреемства лежит правопреемство в спорных или установленных судом материальных правоотношениях. Указанный подход в целом следует считать абсолютно правильным. В соответствии с превалирующим взглядом на арендные отношения между собственником вещи и арендатором при заключении договора аренды и передачи вещи материального правопреемства не происходит (собственник сохраняет за собой право собственности, а у арендатора появляется право владения и пользования имуществом), соответственно не возникает оно и при прекращении договора аренды и возвращении вещи собственнику. Исходя из этого получается, что и процессуальное правопреемство в описанной ранее ситуации невозможно. Действительно, если бы дело по иску арендатора рассматривалось в суде первой, апелляционной и других инстанций, или если бы истец отказался от иска, то в случае прекращения арендных отношений о процессуальном правопреемстве говорить бы не приходилось. Кроме отсутствия правопреемства в материальном праве между арендатором и собственником доводом против процессуального правопреемства (без допущения предъявления собственником нового иска) в таком случае служило бы еще и то обстоятельство, что интерес арендатора в известном смысле слабее, чем интерес собственника. Право собственности, в отличие от правомочий, возникающих в связи с арендой, – это право, обеспечивающее наиболее полное господство над вещью, а следовательно, если бы арендатор проиграл процесс, совершил необратимые процессуальные действия, то распространение исключительности судебного акта по проигранному им или оконченному по его инициативе делу (или силы совершенных им процессуальных действий) на собственника имущества привело бы к существенным, или даже можно сказать, радикальным ограничениям права на судебную защиту последнего, а также, следовательно, и его права собственности, которое соответственно уже было бы «усечено» судебным решением вне какой-либо возможности его дальнейшей защиты.

Однако применительно к рассматриваемому случаю, как представляется, процессуальное правопреемство все-таки можно было бы допустить и даже при отсутствии правопреемства в материальном праве. В основе такого подхода лежит правовая целесообразность, о которой говорилось выше. Дело в том, что в описанной ситуации вопрос о правопреемстве в процессе возник исключительно в рамках исполнительного производства, т. е. тогда, когда нарушение права пользования арендатора уже было подтверждено судом. Несмотря на то что у собственника и арендатора права (правомочия) пользования абсолютно самостоятельные, право арендатора не может быть шире того правомочия пользования, которое входит в право собственности; права арендатора производны от права собственности, т. е. можно сказать, что эти права, возникая одно из другого (при наличии юридического факта договора аренды и передачи вещи), юридически сходны, однонаправленны, а следовательно, если было установлено нарушение и необходимость защиты права аренды арендатора, то точно в такой же защите нуждается и само право собственности (при воле собственника на это). Поскольку же вопрос о нарушении права арендатора уже был решен судом (факты, с которыми связано нарушение, судом установлены), то несмотря на то, что право собственности носит самостоятельный характер, ему в таком случае нужна точно такая же защита от тех же самых нарушений (в связи с теми же самыми фактами). В связи с этим допущение правопреемства в таких случаях можно считать целесообразным (если на это есть воля собственника и в силу каких-либо причин он не считает нужным оставить решение без исполнения или предъявлять новый иск), так как если бы в действительности собственником был в конечном итоге предъявлен новый иск и основание этого иска было бы точно таким же, что и у иска арендатора, а кроме того, совпадали бы и предметы доказывания по делу, то по логике вещей исход дела по иску собственника очевидно должен был быть точно таким же, как и в деле по иску арендатора. Следовательно, в повторном процессе в действительности, при желании на то собственника, нет никакой необходимости, а допущение процессуального правопреемства в такой ситуации приводит как к ускорению в защите самостоятельных прав собственника, которая основана на тех же самых фактах, что и защита прав арендатора, так и к ограничению в необходимости рассмотрения дел, чей исход очевидно предрешен. Вряд ли абсолютно основателен довод А.Н. Латыева, что процессуальное правопреемство в данном случае невозможно также потому, что ответчик по изначальному делу может иметь самостоятельные возражения против собственника, которые не имели юридического значения в деле по иску арендатора (сразу заметим, что такая ситуация вряд ли типична). Дело в том, что если собственник изберет путь нового иска, а не процессуального правопреемства, то такие возражения, конечно же, могут быть заявлены ответчиком в этом новом деле, однако если собственник пойдет по пути процессуального правопреемства, то при наличии неких юридических фактов, которые имеют значение исключительно для правовых отношений между собственником и тем лицом, которое по иску арендатора было признано нарушителем, такое лицо вполне может предъявить свой самостоятельный иск к собственнику, в котором на соответствующие факты оно и будет ссылаться в качестве его основания и тем самым подтверждать свои права в отношении соответствующего имущества.

Один из примеров целесообразности, ведущей к оптимизации, уже нашел закрепление в законодательстве, но тем не менее всё еще остается предметом научной дискуссии. Речь идет вот о чем. Классический подход, который очень долгое время находил отражение в законодательстве и поддерживался абсолютным большинством ученых, заключался в том, что право на заключение мирового соглашения имеют исключительно стороны, а также третьи лица, заявляющие самостоятельные требования, которые по сути своей являются самостоятельными истцами. В качестве научного андеграунда, не получившего в советской литературе широкой поддержки, выступала позиция, согласно которой в заключении мирового соглашения также могут принимать участие и третьи лица, не заявляющие самостоятельные требования. Такую позицию достаточно аккуратно высказывал А.Ф. Клейнман. М.С. Шакарян, не поддерживая указанную позицию, писала, что такого рода соглашения выходят за пределы данного процесса и не могут влечь прекращения дела без согласия сторон [381] . Однако видно, что М.С. Шакарян писала не о том, что такие соглашения в принципе невозможны, а лишь о том, что они недопустимы без согласия на них тяжущихся. Наиболее развернутое обоснование допущения мировых соглашений с участием третьих лиц было дано в работах Р.Е. Гукасяна. Однако указанный ученый пошел еще дальше, чем А.Ф. Клейнман, и предположил, что такие соглашения допустимы также и с участием лиц, которые не участвуют в процессе, но заинтересованы в заключении мировых соглашений [382] .

381

См.: Шакарян М.С. Субъекты советского гражданского процессуального права. М., 1970; Она же. Избранные труды. СПб., 2014. С. 409.

382

См.: Гукасян Р.Е. Проблема интереса в советском гражданском процессуальном праве: Автореф. дисс… докт. юрид. наук. 1972. URL: http://www.law.edu.ru/book/book.asp?bookID=69903.

Федеральным законом от 26 июля 2019 г. № 197-ФЗ в ГПК РФ была добавлена ст. 153.8 «Заключение мирового соглашения», в соответствии с которой мировое соглашение может быть заключено сторонами на любой стадии гражданского процесса и при исполнении судебного акта. Третьи лица, заявляющие самостоятельные требования относительно предмета спора, вправе участвовать в заключении мирового соглашения в качестве стороны. Третьи лица, не заявляющие самостоятельных требований относительно предмета спора, вправе выступать участниками мирового соглашения в случаях, если они приобретают права, либо на них возлагаются обязанности по условиям данного соглашения. Получается, что в настоящее время третьи лица, не заявляющие самостоятельные требования, могут быть участниками такого соглашения, но, по логике законодателя, такое соглашение без сторон невозможно, и оно в любом случае должно вести к окончанию спора между ними. Подобный подход хоть и не бесспорен, но дает эффект оптимизации, поскольку в рамках одного дела позволяет решить и даже устранить вопрос о будущем возможном споре между стороной процесса и третьим лицом, не заявляющим самостоятельные требования.

Мешает оптимизации и сложившееся и противоречащая доктрине судебная практика, согласно которой при предъявлении встречного иска необходимо соблюдение досудебного порядка [383] . Дело в том, что встречный иск – это самостоятельный способ защиты интересов ответчика от иска соответственно при наличии установленных в законе условий его рассмотрение совместно с первоначальным иском бывает либо необходимо, либо целесообразно. Обязывание соблюдения досудебного порядка в таких случаях не способствует предотвращению судебного спора, поскольку таковой уже рассматривается судом, но в нередких случаях затягивает рассмотрение изначального иска (если суд откладывает рассмотрение дела до соблюдения досудебного порядка по встречному иску) либо может приводить к формированию двух дел вместо одного (в той ситуации, если суд начинает рассмотрение изначального иска, а встречный иск по причине несоблюдения досудебного порядка им не принимается к рассмотрению). Также замечу, что если в качестве встречного предъявляется иск, который до этого уже был предъявлен в другой суд, но еще не был им рассмотрен, то несмотря на закрепленное в процессуальных кодексах правило, согласно которому суд возвращает исковое заявление или оставляет исковое заявление без рассмотрения, если в производстве этого или другого суда имеется возбужденное ранее дело по спору между теми же сторонами, о том же предмете и по тем же основаниям, – считаю, что такой встречный иск (при наличии тесной связи с изначальным иском) надо принимать и рассматривать, поскольку их совместное рассмотрение позволяет разрешить два спора в одном деле и зачастую способствует более правильному решению правового вопроса. Оставлять без рассмотрения в таких случаях следует то исковое заявление, которое было подано в другой суд, даже несмотря на то, что это произошло по времени раньше, нежели предъявление встречного иска [384] . Однако еще в большей мере способствовало бы как оптимизации, так и совместному рассмотрению связанных друг с другом правовых вопросов правило, позволявшее бы решать вопрос об объединении в одно производство дел, рассматриваемых разными судами. Напомню, что в настоящее время такое возможно, только если дела рассматриваются в одном суде (ч. 4. ст. 151 ГПК РФ).

383

См., напр.: Постановление Тринадцатого апелляционного арбитражного суда по делу № А56-48867/2017 6 декабря 2017 г. и многие другие судебные акты.

От этой практики сделано определенное отступление в Обзоре практики применения арбитражными судами положений процессуального законодательства об обязательном досудебном порядке урегулирования спора Президиумом Верховного Суда Российской Федерации 22 июля 2020 г.

384

Однако судебная практика исходит из буквального толкования правил процессуальных кодексов и идет по пути отмены судебных актов лишь по той причине, что суд рассмотрел изначальный и встречный иск, в то время как тождественный встречному иск до его предъявления уже был принят к рассмотрению другим судом. См., напр., определение СК по экономическим спорам Верховного Суда РФ от 29 января 2019 г. № 305-ЭС18-18384.

В литературе предлагалось множество мер, с одной стороны, направленных на уменьшение судебной нагрузки, а с другой – обеспечивающих восстановление нарушенных прав и интересов или даже способствующих минимизации правонарушений. Так, заслуживает внимания предложение о наделении свойством исполнимости соглашений, достигнутых в рамках переговоров. Думается, что это возможно в случае их нотариального удостоверения [385] . В литературе также отмечалось, что определенным образом стимулировать снижение судебной нагрузки могло бы расширение случаев, когда нарушитель, отказавшийся от восстановления права во внесудебном порядке, испытывал бы дополнительные неблагоприятные последствия. В частности, за основу в таких случаях предлагается брать положения ст. 13 Закона РФ «О защите прав потребителей» 1992 г., в соответствии с которыми за отказ от удовлетворения требований потребителя в добровольном порядке суд взыскивает с изготовителя (исполнителя, продавца, уполномоченной организации или уполномоченного индивидуального предпринимателя, импортера) штраф в размере 50 % от суммы, присужденной судом в пользу потребителя [386] .

385

Такое правило о медиативных соглашениях появилось в ФЗ от 27 марта 2010 г. № 193-ФЗ «Об альтернативной процедуре урегулирования споров с участием посредника (медиации)» в 2019 г. О необходимости наделения свойством исполнимости указанных соглашений неоднократно писала Е.Г. Стрельцова. См., напр.: Стрельцова Е.Г. Право на судебную защиту. Под условием // Законы России: опыт, анализ, практика. 2019. № 10. С. 21–26.

386

Е.Г. Стрельцова указывает, что, если лицо избирает прямой судебный порядок, противоположная сторона, исполнившая до рассмотрения дела требование истца, должна иметь возможность требовать возложения на последнего государственной пошлины и всех понесенных судебных издержек. Одновременно у суда должно быть право наложить весомый штраф (предположим, 1/2 от суммы иска или прямо установленную законом сумму) на каждого ответчика, отказавшегося урегулировать спор в досудебном порядке, в случае удовлетворения иска. Стрельцова Е.Г. Право на судебную защиту. С. 21–26.

Вероятно, введение дополнительных неблагоприятных последствий могло бы стимулировать лиц к восстановлению нарушенных ими прав и интересов во внесудебном порядке, однако при расширении подобных мер надо действовать предельно аккуратно, ведь применение их к лицам, добросовестно заблуждающимся в вопросе о наличии или отсутствии нарушения, было бы вряд ли оправдано и справедливо, при этом определить, действительно ли лицо заблуждалось в этом отношении, или нет, не всегда просто. В других же случаях у обязанных лиц отсутствуют реальные возможности по немедленному исполнению этой обязанности, что может стать основанием для отсрочки или рассрочки исполнения решения. В связи с этим допущение подобных мер (дополнительных штрафов) возможно не в качестве общего правила и применительно не к любому лицу, а в виде исключения по усмотрению суда в том случае, если из установленных по делу обстоятельств со всей очевидностью следует, что то или иное лицо не могло не знать и не понимать, что является нарушителем, и очевидно могло исполнить свою обязанность. В то же время вполне допустимо в случае нарушения прав и интересов слабой стороны в рамках публичных правоотношений и (или) отказа от восстановления прав таких лиц во внесудебном порядке в ситуации, когда основания для восстановления были, взыскание в пользу потерпевшего заранее установленных законом или определяемых судом денежных сумм из бюджета [387] . Думается, что аналогичное решение вопроса могло бы подойти и к тем отношениям, которые не являются административными, но тем не менее одна из сторон которых очевидно слабее другой, а нарушителем является тот, кто сильнее (речь, например, о трудовых отношениях), однако в таком случае взыскание денежных сумм должно будет производиться за счет нарушителя.

387

Такое решение вопроса в целом соответствует социальной справедливости, поскольку если с лица, например, нарушившего налоговое законодательство, кроме недоимки может быть взыскан также и штраф, постольку также справедливо, что в случае нарушений прав и интересов частного лица публичным субъектом в пользу потерпевшего будут взыскиваться некие дополнительные денежные суммы.

Из всего сказанного видно, что тот путь оптимизации правосудия, которого в настоящее время придерживается законодатель, а также ВС РФ, в действительности ведет к выхолащиванию процессуальных гарантий (процессуальной формы), без которых правосудие невозможно [388] .

Оптимизация судебной нагрузки вполне возможна и без дальнейшего упрощения судебного порядка, если следовать теми путями, которые были предложены в правовой доктрине, а в некоторых случаях и в судебной практике.

388

По указанному вопросу интересна позиция В.М. Жуйкова. См.: Румак В. «Так называемая оптимизация – это путь в никуда» [Интервью с В.М. Жуйковым] // Закон. 2018. № 1. С. 6–17.

Такой орган, как суд, а также осуществляемая им деятельность очень важны для общества, поскольку способны вызывать полезные для него эффекты, тогда как отсутствие суда неминуемо наносит обществу ощутимый вред. Об отсутствии или дефиците суда можно говорить тогда, когда порядок рассмотрения дел не обеспечивает достижение целей судопроизводства, существуют весомые препятствия в доступе к суду. В свою очередь, дефицит защиты права, прежде всего судебной, может привести ко многим неблагоприятным последствиям, например, к оживлению такого явления, как саморасправа.