Защитница. Киррана-1
Шрифт:
больший смысл. Надо понимать, что Настоятель Северной башни знает, про свою
внучку, но скрывает её от остальных, приказав даже родной матери выдавать дочь за
приемыша. Или же он попросту за неё боится? А в курсе ли он вообще про её дар? Ведь
его внук смог стать лишь хранителем знаний, не более. Да, сила в мальчишке есть, но
это совсем не та разрушительная мощь, которой обладает каждый Защитник.
Пасита продолжил размышления.
гарантированно рождается ребёнок с даром, сколько же тогда знатных родов откроет
охоту на девчонку? Тогда, тем более, она должна достаться ему, ведь именно он, Пасита
тин Хорвейг, обладатель просто запредельного на данный момент уровня силы. Ну не
от Махаррона же ей рожать? Он понадеялся, что рано или поздно сможет убедить в
своей правоте старика тин Даррена. Как бы ещё избежать посягательств соперников?
Похоже, остается надеяться на удачу и на то, что остальные просто не в курсе.
Если подумать, со всего Ордена про девчонку знали лишь несколько человек:
Настоятель Махаррон, дядя Затолан и он сам. Братья тин Шноббер не в счет. Они
достаточно глупы, чтобы посчитать это все не важным, главное чтобы языком не
трепали, но тут он за ними присмотрит.
Пасита было разволновался, но тут же взял себя в руки. Следует выспаться, а не
то придётся снова медитировать: «Три раза за день, это прямо как в старые добрые
необузданные времена». Эта мысль его несколько развеселила, своей прямой
аналогией.
В дверь тихонько поскреблись.
– Кто ещё? – рыкнул Пасита, решив, что кто-то из братьев посмел прервать его
уединение.
– Господин Защитник, – на пороге потупив глаза стояла Глафира, она робка
подняла голову, – вы давно за мной не посылали. – девушка осеклась, залившись
густым румянцем и потупилась.
– Убирайся! Не до тебя мне. – Глафира обиженно вскинула голову, и Пасита
вдруг отметил, как гармонируют алые щечки с её волосами цвета воронова крыла,
бледной нежной кожей и блестящими из под густых ресниц огромными глазами. Чем-
то она ему напоминала вампиров – ныне исчезнувших порождений Излома, о которых
он читал в учебниках истории. А что? Может и так. Орешки-то, почитай, у Излома и
находятся. Кто знает, в каких отношениях твари могли быть с предками нынешних
жителей? Он усмехнулся этой мысли и ощутил горячую волну желания:
– Стой! – крикнул он в окно. Девчонка, повинуясь предыдущему приказу, уже
успела дойти до середины площади. Услышав окрик, она замерла, как вкопанная. –
Вернись.
***
Кира едва добралась до дома. Тихонько сползла с лошади и, прикрываясь её
телом, прошмыгнула через двор – авось, мать не заметит ничего странного. Вопреки
опасениям Анасташи, похоже, дома не было. Это и к лучшему. Кира быстро обиходила
лошадку, задала ей корма. Тенью через окно просочилась в свою комнатушку, морщась
от боли – болело все тело. Тихо выглянула, убедившись, что не ошиблась – она была в
доме одна. Немного расслабившись, стянула пыльный охотничий наряд и вышла на
двор умыться. Хорошо бы было искупаться целиком, но как-то не располагало
самочувствие, да и обстановка, к купанию, когда они закончили, и Пасита отдал
команду возвращаться.
Кира вернулась в комнату и прилегла на лавку. Тело болело, на лице наливался
синевою огромный синяк. И как это скрыть от матери? Разве что в лес отправиться, пока
не пройдет? Да толку то? Небось пол деревни её видело.
Скрипнула дверь. А через мгновение в комнату влетели Анасташа и Матрена.
– Дочка! За что они так тебя? Вот же ироды! – Анасташа бросилась к Кире,
принялась ощупывать, гладить.
– Мам, все нормально. Ничего страшного не произошло. Пара ушибов и только.
– Дай-ка я взгляну, – знахарка оттеснила причитающую Ташку и начала осмотр.
Через некоторое время вынесла вердикт: – Ребра целые. Синяк, конечно, серьезный, но
до свадьбы заживёт. Хотя и не дело это девке с мужиками биться! – она с укоризной
взглянула на Киру, как будто та сама ходила по деревне и всех задирала. – А вот рана на
голове мне не нравится. Много грязи, как бы не было заражения, – знахарка
засуетилась, вынимая из большой закрытой корзины всевозможные пузырьки и
склянки. – Анасташа, согрей воды.
Мать вышла, а Матрена цепко взглянула на Киру.
– Никто не насильничал, – со вздохом ответила та на ещё не заданный, но
ожидаемый вопрос, – только немного побили. Да я и сама виновата. Слишком
самонадеянно себя повела, пропустила удар…
– Кира, и зачем все это? Пусть уж мужики с Паситой и воюют, если им так надо. А
ты ведь девчонка! Куда тебе до него?
Кира горько усмехнулась.
Вошла Анасташа с ковшом горячей воды. Матрена споро достала маленькую
плошку, зачерпнула. Поболтала, слегка остужая, вылила туда содержимое какого-то
пузырька и протянула Кире:
– На вот, пей.
Она принялась споро готовить какие-то примочки. Кира залпом осушила плошку
и поморщилась:
– Ну и гадость! – отвар не был горьким, но имел отвратительный привкус и
запах.
Накатила слабость. Веки отяжелели, захотелось спать до умопомрачения.