Засечная черта
Шрифт:
Это был человек относительно молодой, ему едва исполнилось тридцать. Вообще-то он мог бы гордиться своей стремительной карьерой, поскольку еще совсем недавно нельзя было встретить старшину пограничной станицы в таких летах, ибо лишь мужи куда более зрелые и опытные назначались на столь ответственные должности. Но все дело было в том, что Евсея назначили старшиной не за какие-то особые заслуги, хотя он, будучи десятником и урядником, зарекомендовал себя хорошим пограничником, а после того как его предшественник совместно с другими станичными старшинами был призван в прошлом году в Москву и там казнен за сообщение ложных сведений о готовящемся
Писарь окончил свою запись, посыпал толстенный желтоватый бумажный лист песком из бронзовой песочницы, подождал, пока песок впитает излишки чернил, стряхнул его в специальный ящичек, стоящий на полу под столом. Писарь прекрасно понимал, о чем думает станичный старшина, поэтому не прерывал его молчание лишними вопросами.
Что же делать? Евсей мог, конечно, проигнорировать сообщение дозора, сославшись на то, что они встретили в степи незнамо кого, чей предсмертный лепет никак нельзя считать достоверными сведениями первейшей государственной важности. И тем самым он бы оградил себя от гнева бояр из Разрядного приказа, ведавшего военными делами, и от гнева самого государя, считавшего пограничников с Засечной черты бездельниками и даже предателями. Но этим самым Евсей спасет свою жизнь только в том случае, если набег, как и в прошлом году, не состоится. А если набег все же будет... Тогда Евсея ждет неминуемая казнь и вечный позор за то, что он немедленно не доложил сообщение разведчика на самый верх. Евсей покосился на исписанный бумажный свиток, лежавший на столе.
Но к чести молодого пограничного старшины, в его душе нарастал протест против собственного первого порыва скрыть донесение из страха за свою жизнь. Евсей совсем недолго находился на начальственной должности и не успел еще утратить простую человеческую совесть, заменив ее рассуждениями о высших интересах государства. К тому же он попал на высокий пост случайно, никогда не испытывая особого стремления всеми правдами и неправдами продвинуться вверх, к власти над другими людьми. Не утраченная еще совесть и твердые представления истинного воина о справедливости и чести не позволяли Евсею просто так отмахнуться от сообщения безымянного разведчика, пожертвовавшего жизнью ради того, чтобы передать своим весть о готовящемся набеге.
Старшина решительно поднялся, готовый отдать приказ подчиненным. Ванятка тут же вскочил вслед за начальством, вытянулся по стойке «смирно», положил правую руку на эфес сабли. Писарь остался сидеть, взял новое перо, обмакнул его в чернильницу, приготовился записывать слова приказа.
И все-таки Евсей уже более полугода побыл высоким начальником, и его сознание успело претерпеть некую трансформацию в соответствии с новым общественным статусом. Он не решился взять всю ответственность на себя и послать письменное донесение о готовящемся набеге за своей подписью, как это сделали его казненные предшественники. Евсей поступил по-другому.
— Приказываю тебе, дозорный, немедля отбыть в Москву и доложить в Разрядном приказе все, о чем мне сейчас донес. Скачи одвуконь, на дороге в казенных ямах будешь менять лошадей государевым именем. Нагрудник алый шелковый чрезвычайного царского гонца с нашитым золотым гербом — орлом двуглавым, сей же час и получишь вместе с дорожными припасами и деньгами.
Ванятка некоторое время, раскрыв рот, изумленно таращился на старшину, ошеломленный неожиданным приказом.
— А как же дозор? Там же Никита с Ермолаем вдвоем остались. По уставу ведь не положено, — растерянно
— То не твоя забота, молодец! Твое дело — все как есть на самый верх, вплоть до государя доложить!
Старшина не сомневался, что честный и старательный, пока еще бесстрашный по молодости лет пограничник не станет изворачиваться и кривить душой, а пылко и правдиво будет при любом допросе повторять слова погибшего на его глазах разведчика, самоотверженно продолжать его дело. А фигура старшины отойдет при этом на второй план. Более того, его имя даже, пожалуй, и упомянуто-то не будет. Этот Ванятка возьмет на себя всю ответственность за свои слова и будет настаивать на своей правоте до последнего вздоха, под любой пыткой.
«Не дай-то Бог! А вдруг пронесет, произойдет чудо, и бесхитростному рассказу юнца поверят, да еще и наградят его за важнейшую весть», — успокаивал свою не совсем удовлетворенную совесть старшина.
Ванятка вытянулся:
— Слушаюсь, господин старшина! Разреши выполнять?
— Выполняй, пограничник! Хотя постой... На вот, возьми-ка с собой в путь пистоль — малую пищаль одноручную. На всей Засечной черте, пожалуй, такого оружия не сыщется, — окончательно откупился от угрызений собственной совести старшина. — Только у поморских дружинников подобные пистоли имелись. Бери, бери, не стесняйся! И дай-то Бог, чтобы эта штуковина тебе не пригодилась! Ну да чрезвычайных гонцов царских в алых гербовых нагрудниках у нас на Руси пока что уважают, я и слыхом не слыхивал, чтобы им хоть кто-то дерзнул воспрепятствовать!
Ему безумно хотелось спать, глаза закрывались сами собой, и он время от времени на короткий миг проваливался в желанную сладостную дрему, несмотря на бешеный галоп хорошего коня. Ванятка попытался, но не смог припомнить, какой это был по счету конь. На постоялых дворах — казенных ямах — ему без промедления предоставляли все, что требовалось: еду, питье, сменных верховых лошадей, причем самых что ни на есть наилучших.
— Откуда путь держишь, гонец царский?
— С Засечной черты!
После такого ответа все необходимое появлялось, словно по волшебству. А на дороге все встречные, даже богатые купеческие обозы, сторонились немедля, завидев алый нагрудник с золотым орлом. Пару раз Ванятке чудилось, будто в глухом лесу из-за деревьев на него смотрели чьи-то глаза, и сквозь шум ветра, закладывающего уши при быстрой скачке, он вроде бы слышал молодецкий посвист, но не тот, оглушительно-лихой, бросающий ватагу наперерез незадачливому проезжему, а другой, спокойный, означавший отбой готовящемуся нападению.
Несколько раз ему встречались небольшие воинские отряды, тоже сторонящиеся с пути и кричавшие вдогон: не нужна ли помощь?
— Не-ет! — откликался он, не оборачиваясь, и лишь пришпоривал коня.
И сейчас, когда вдалеке, на прямой и широкой дороге, пересекавшей небольшое поле, показался двигавшийся навстречу строй из десятка явно военных всадников, он хотел, как всегда, промчаться мимо без остановки, чтобы засветло успеть до близкого уже очередного яма, где можно было бы поспать мертвым сном хотя бы три часа. Но, приблизившись к отряду, Ванятка внезапно широко раскрыл слипавшиеся от усталости глаза, резко и решительно осадил на всем скаку захрипевшего коня. На всадниках была неприметная зелено-серая одежда, на головах — плоские шапки, напоминавшие блин, а на плечах нашиты черные бархатные круги с желтыми лесными рысями.