Засекреченное будущее
Шрифт:
Я разбирал свою библиотеку и наткнулся на первое издание моей повести «ЧП районного масштаба» в 1986 году в «Московском рабочем», а это было, замечу, не самое крупное издательство в СССР, так – среднее. Знаете, какой тираж? 100 тысяч первый завод, понимаете! А другая книжка, «Апофегей», которую выпустил одно из первых акционерных издательство в 1990 году. Первый завод – 250 тысяч! Можете себе представить? Конечно, сейчас это практически невозможно. Тем не менее, я думаю, в нашем обществе литература традиционно играет гораздо большую роль, чем в тех же Соединенных Штатах…
Д. Лобанов. В имперской России был спор между западниками и славянофилами, в советской – были почвенники и прогрессисты… Сейчас что-то подобное наблюдается в нашей литературе?
Ю. Поляков. Да,
Да, для самого существования… Если, допустим, лет сорок назад алармистам-почвенникам (Абрамову, Чивилихину, Солоухину, Кожинову, Распутину, Белову) могли возразить, мол, что вы всё ноете? Что с вашей «снеговой уродиной» Россией может случиться, такая великая и огромная? У СССР двадцать воздушных и шесть танковых армий, четыре группы войск, семь военных округов! Куда «эта страна» денется? Делась же!? Сузилась. 25 миллионов русских оказались за границей, на положении людей второго сорта. В Прибалтике, например. Мы самый большой разделенный народ в мире! Этими проблемами в Кремле кто-то занимается? По-моему, никто… И кстати, сколько было разговоров о том, чтобы включить тему разделенного русского народа в новую редакцию Конституцию, обязав Государство Российское вернуть желающих, а это миллионы, на историческую родину. Между прочим, таким образом можно было бы восполнить недостаток рабочих рук, не заполоняя наши города и веси мигрантами, чуждыми нам в культурно-религиозном и этническом плане. Нет! Не захотели…
Теперь-то мы понимаем, что это было не нытье, а предупреждение, увы, не понятое по-настоящему. Так вот, первая община нашей словесности – это продолжение почвеннической ветви. И она существует у власти на положении падчерицы. Ее старательно замалчивают на государственном информационном уровне. Достаточно сравнить, как чествуют в юбилеи и хоронят традиционалистов и либералов, кому ставят памятники… Это очень показательно. Почвенники, как правило, не попадают ни в какие короткие премиальные списки, да и в длинные тоже… Кстати, слово «почвенник» часто используется как синоним слова «русский». Это направление старательно и умело маргинализируется. Помню, как я, еще будучи главным редактором ЛГ, спросил одного из руководителей Роспечати: «Почему у Вас такой странный выбор участников международных книжных ярмарок?» Он мне ответил так: «Пока я тут работаю, ни одного почвенника в делегации не будет!». А это ведь слова крупного государственного чиновника, следовательно, точка зрения самого государства. В противном случае его давно бы выгнали со службы за такие слова… Вторую литературную общину я называю «интертекстуалами». Это сравнительно небольшая группа. Если сложить все «лонг-листы» наших раскрученных премий, то мы и получим ее списочный состав. Ну, может быть, надо добавить еще десяток городских сумасшедших из Интернета. Группа, как видим, небольшая, но очень влиятельная, потому что она контролирует все литературное пространство через либеральные средства информации, которые государство в лице Ельцина отдало, как говорится, на кормление нашим прогрессистам еще в начале девяностых. В «Экслибрис» (приложение к «Независимой газете») один критик предложил рецензию на мой роман «Любовь в эпоху перемен», статью приняли, заверстали в номер. Но ее в подписной полосе увидел главный редактор Ремчуков, записной либерал, к слову сказать, во времена перестройки стажировавшийся в Пенсильванском университете. Он снял рецензию со словами: «Полякова у нас не будет ни в каком виде!»
При основателе «Независимой» Виталии Третьякове такое было невозможно.
Когда я редактировал ЛГ, мне тоже попадались материалы, с которыми я не был согласен, например, с оценками того или иного писателя. Но я никогда их не снимал из номера, а заказывал еще одно – альтернативное мнение. У «интертекстуалов» жесткая, почти тоталитарная организация. Не зря я в свое время, хлопнув дверью, ушел из академиков «Большой книги», назвав ее «лохотроном». Там раздают коврижки только своим, идейно близким авторам. Чужие там не ходят!
Впрочем, «интертекстуальная» община в российской словесности – явление довольно сложное, и объяснить ее специфику исключительно этнической «сплоткой» нельзя, хотя эта «сплотка» прослеживается, как, впрочем, и у почвенников. Однако все гораздо сложнее. Борьба идей тоньше, чем этническое противостояние. В чем особенность «интертекстуалов»? Они действительно очень любят русский язык, они любят русскую литературу. Они Пушкину готовы простить стихотворение «Клеветникам России» за то, что он был гением русского слова. Но они не связывают русский язык с судьбой нашего народа и русской государственности. Слова и люди отдельно. Понимаете, наш великий и могучий для них как латынь. Ну, пал Рим – и хрен с ним! Латынь-то осталась! Еще можно тысячу лет на ней говорить, писать, творить… А еще есть наследие замечательных римских писателей: Гораций, Овидий, Вергилий, его можно толковать, цитировать…
У «интертекстуалов», даже талантливых, нет «смертной связи» с русским народом, русской историей, русским государством, русской футурологией… Они напоминают мне пассажиров круизного лайнера, сидят в шезлонгах, пьют, закусывают, пишут что-то, глядят на мимо проплывающие острова, спрашивают:
– Слушай, а куда плывем-то?
– Какая разница? Мы же отдыхаем! А если корыто пойдет ко дну, нас спасут, ведь вокруг цивилизованные страны!
О том, что в трюмах вкалывают какие-то чумазые работяги, которых спасать никто не будет, их не волнует… Вот такое примерно отношение у «интертекстуалов» к нашей стране. Но именно поэтому их литература практически не востребована. Мы в свое время в «Литературной газете» печатали списки продаж книг писателей на базе информации сети Московского Дома Книги, а это было тогда почти сорок магазинов. Начались скандалы, потому что лауреаты всех этих премий не верили, что у них за год продано всего 10–15 книг. Особенно запомнилась ситуация с одним гордым лауреатом Нацбестселлера: за год ушли всего два экземпляра. Хорош бестселлер! Из-за скандалов мы были вынуждены прекратить публикацию этих рейтингов. Нет, мы не испугались, испугались директора магазинов – им откровенно угрожали. Повторю: сочинения так называемых интертекстуалов, хотя среди них есть и способные люди, не вызывают широкого интереса, если только, конечно, их искусственно не раскручивают, как это было с Гузелью Яхиной, с ее беспомощным текстом про Зулейху, открывающую глаза. А раскручивали, потому что текст в значительной степени русофобский.
Обо всех этих проблемах я пишу давно. Лет 10–12 назад в статье «Писатели и ПИПы» я ввел эту аббревиатуру – ПИП, персонифицированный издательский проект. Не надо путать писателя с ПИПом – это разные профессии. Сейчас в Интернете в спорах о современной литературе нередко, раскавычив, приводят мои соображения 10–15-летней давности. Хоть бы ссылки иногда давали, первопроходцы исхоженных мест! В свое время в «Литературной газете» мы часто обращались к теме «премиального лохотрона», нас не любили и побаивались. Особенно Роспечать. К сожалению, мой преемник в ЛГ начинающий прозаик Максим Замшев решил, что самый короткий путь к литературному успеху это славословие в адрес тех, кто организует премиальный лохотрон. Но газета, которая не хочет ни с кем ссориться, не интересна читателям. Так или иначе, но эта тема снова стала табуированной.
Именно поэтому мне пришла в голову мысль собрать вместе мои статьи разных лет, посвященные этой теме, и предложить издательству «Книжный мир», с которым плодотворно сотрудничаю уже не первый год. Кстати, в название я вынес заголовок моей нашумевшей статьи «Зачем вы, мастера культуры?», которая была опубликована в ЛГ в 2005 году. Особенно читателям понравилось название первой главки – «Молчание кремлят», где я писал об отсутствии у нас продуманной культурной политики, направленной на укрепление Державы. Нет ее и поныне…
Ключевой остается позиция, разделившая нашу литературу на две общины. Должен ли писатель ощущать ответственность за свою страну, свой народ? Должен ли идти на конфликты с властями предержащими, если они, на взгляд писателя, совершают что-то, идущее во вред стране и народу? Я, например, в 1990-е году считал, что ельцинский курс преступен, что сейчас уже говорит даже Владимир Соловьев в эфире (а он лишнего не скажет!) я открыто высказывал тогда свою точку зрения, у меня были неприятности, мои книжки изымались из магазинов, статьи обо мне выбрасывались из энциклопедий, учебников, справочников и так далее.