Засекреченный свидетель
Шрифт:
Впрочем, готовя очерк, обличающий все шире и шире распространяющийся порок гомосексуализма, Аркаша довольно долго не решался на эксперимент. Противно было, честно говоря. Аж передергивало, когда себе представлял, чем они занимаются. Но представлял все чаще и чаще. А в жизни обычно случается так: если чего-то потаенно желаешь, хотение это непременно сбудется. Так и тут помог счастливый случай.
В преддверии какого-то праздника он привез жену в один из гипермаркетов, которых понастроили, едва ли не один на другом, вдоль Кольцевой автодороги. Отшагав по торговым залам десяток километров, толкая доверху нагруженную тележку за Любашей, которая, будто
Высветившийся номер ни о чем Аркадию не говорил.
— Алло! Слушаю вас.
— Здравствуйте, Аркадий Исаевич.
— Здравствуйте. А вы кто?
— Коллега, собрат по цеху, так сказать. Мы с вами встречались на пресс-конференции Рудайса. Информационное агентство «Центральный регион». Припоминаете?
— Смутно. — Аркадий не мог вспомнить даже пресс-конференцию, но решил послушать, что же будет сказано незнакомцем дальше.
— Я хочу пригласить вас в гости.
— С какого это ху… — Аркаша прикусил язык, поскольку предпочитал избегать нецензурно выражаться в разговорах с незнакомыми людьми. Бог знает, на кого нарвешься.
— Ну, не совсем в гости, — успокоил собеседник. — У нас есть небольшая компания журналистов и литературных критиков. Мы периодически снимаем для релаксации одну изумительную баньку. Как раз на послезавтра ночной сеанс заказан. Нам было бы лестно видеть вас в числе гостей…
Слегка покочевряжась для порядка, Кригер, падкий на подобное к себе отношение, согласился. И, едва чокнувшись с женой бокалом вина в праздничный вечер, вдруг засобирался на служебное мероприятие, которое пропустить ну никак нельзя. Люба даже скандалить не стала. Мрачно промолчала, ничему уже не удивляясь.
Часам к пяти утра Аркаша от обильных возлияний уже ничего не соображал. Он голый сидел на скамье, обессиленно прислонившись к бревенчатой стене предбанника, а на плече у него не то всхлипывал, не то смеялся от счастья субтильный коллега.
— Ты… ты не представляешь, какой ты. Ты самый лучший. Я тебя увидел — и все. Сразу пропал. Такого самца больше нет на свете! Эти черные волосы на груди…
А рука его, будто невзначай, поднималась все выше по бедру Аркаши. И вот уже тонкие, словно женские пальцы приятно чешут и гладят мошонку, обхватывают член.
— Я сейчас тебе, родной, такой минетик сделаю! Нет, ты не отодвигайся. Не бойся. Ведь ты еще не знаешь, как я умею. Будет очень приятно. Попробуй. Ведь в жизни нужно все самому попробовать…
Аргумент оказался решающим, потому как отвечал собственным Аркашиным представлениям об образе жизни. Он перестал внутренне сопротивляться и в нежных руках работника «Центрального региона» расслабился окончательно…
Первый гомосексуальный опыт по причине частичной амнезии от такого количества выпитого не запомнился Аркаше абсолютно. Он даже не понял, кто же кого имел и было ли это приятно или противно. Пришлось ради служебной необходимости мероприятие повторить. Потом, обнаружив в этих отношениях свою прелесть, Аркаша с коллегой встречался еще несколько раз.
Войдя во вкус, Кригер и к супруге попытался подойти «не с той» стороны. Но получил такой отпор, что настаивать не решился. Любаша уже раза в два превышала его габаритами и если бы локотком невзначай зацепила — мало бы не показалось. Женоподобный журналист Аркаше тоже вскоре поднадоел. И приобщившийся и к этому пороку репортер сделал еще один шаг по этой кривой дорожке — стал искать новых партнеров…
4
Далеко не всякая смерть человека сопровождается шумихой, уголовным расследованием и бесчисленными публикациями в прессе. Это высказывание справедливо даже по отношению к людям, обличенным немалой властью, однако не являющимся героями светских хроник. Поскольку, чтобы громко умереть, и жить следует, как правило, громко.
Так получилось, что между гибелью Заславской и убийством Кригера ушли из жизни еще несколько людей, пользующихся не меньшей известностью в профессиональных кругах. А уж своим богатством и влиянием значительно превосходящих работников пера — даже знаменитых. Но широкая общественность этого даже не заметила. Во-первых, потому, что они не были широкой общественности знакомы, а во-вторых, потому, что уход каждого казался обычным, бытовым, естественным.
По проспекту Гагарина депутат Государственной думы России Филипп Ландышев дошагал до севастопольского ЦУМа и свернул на Ерошенко. Выйдя к Песочной бухте, он стянул футболку с тренированного торса, оставшись в модных широких цветастых шортах до самого колена. Нет, он не собирался укладываться загорать на лежаках пляжа «Солнечный». Он шел туда, где привык плавать и нырять с самого детства. В Корсунь. В Херсонес.
Оборонительную стену, тщательно восстановленную городскими властями — не ради исторической справедливости, а для того, чтобы брать с туристов входную плату у ворот в заповедник, — он взял штурмом, просто перемахнув ее в одном из низких мест. Где такими же «халявщиками», как и народный избранник, были подложены кирпичи и подставлены досочки. И не посчитал это зазорным, хотя имел возможность купить входные билеты для всего населения Севастополя, включая туристов. Но желания такого он не имел. Просто потому хотя бы, что мальчишкой он всегда привык ходить тут свободно и теперь не понимал, почему сегодня он должен тащиться аж к Карантинной бухте — на другую сторону античного города — да еще и отдавать за это деньги братьям-хохлам.
Филипп Сергеевич родился и вырос в городе русской морской славы на улице Краснодонцев совсем неподалеку от развалин древнегреческой колонии, основанной еще за четыре с лишним сотни лет до нашей эры. И до сих пор на этой же улочке в одноэтажном домике жил его престарелый отец, а мама три года уже лежала на городском кладбище. Отец, капитан первого ранга в отставке, не захотел уехать от моря в суетливую сухопутную Москву даже тогда, когда Крым оказался вдруг принадлежащим совсем другому государству. Умру здесь, сказал, на русской земле, которую предки наши большой кровью отвоевывали. И я ее не оставлю.
Условия жизни пенсионера были далеки от нормальных. Благо еще, что сын имел возможность во время депутатских каникул навещать его и помогать поддерживать приватизированную отцом «черноморскую виллу» в пригодном для жилья состоянии и время от времени подкидывать ему деньжат на прокорм…
Депутат шел по каменистой круче над морем, вглядывался в колышущееся марево на горизонте, вдыхал йодистый воздух полной грудью и размышлял, как же все-таки так получилось. Да, на этой земле жили многие народы. Тавры, скифы, греки, римляне, византийцы. С той поры, как рабовладельческая республика вошла в состав понтийской державы Митридата Евпатора, город находился в постоянной зависимости от своих более сильных соседей. Но это почти никак не мешало жить его трудолюбивым гражданам.