Зашифрованная жизнь
Шрифт:
Один из оперативников – москвич, подчиненный Виктора – переписал на свой лэптоп «жесткач» ноутбука Козаковой. А также срисовал все, что нашел интересного в адресной книжке и «колл-регистре» сотового телефона хозяйки квартиры.
Ноутбук и телефон сотрудники, явившиеся с ордером на обыск, изымать не стали. Пересмотрели альбомы с фотографиями – преимущественно «воронежского» периода совместной жизни Анны и Ивана. Но и их не стали забирать. Как и кассеты с записями, которые делал на камеру Иван – в Подмосковье, затем в Воронеже и уже здесь, в Белгороде. Все это осталось на месте, в секретере и в одном из ящиков в шкафу.
Старший сводной оперативно-следственной группы, частью состоящей из командированных из Москвы товарищей, вручил Анне повестку – на официальном бланке, с печатью и подписями.
– Анна Алексеевна, в понедельник, в час пополудни, ждем вас для дачи показаний. Вы человек знающий, поэтому кашку разжевывать не стану. Номер кабинета указан. Пропуск получите на вахте. Не опаздывайте!
От двери он оглянулся и добавил:
– Если надумаете сообщить что-нибудь важное, звоните по номеру, указанному в повестке. В любое время дня и ночи…
Анна заперла за ними дверь. Потом, стоя там же, в коридоре, прислонилась спиной к холодной стене. Хотелось плакать. Но она, даже здесь и сейчас, когда осталась одна, не могла себе позволить и секундной слабости.
Мопсиха, для которой сегодняшний день тоже стал потрясением, крутилась у ее ног. Анна опустилась на корточки, потрепала по складчатой холке, потом взяла на руки, как ребенка.
– Эх, Майя, Майя… Тяжеловато нам, двум девушкам, без мужского плеча! Надеюсь, что у нашего папы дела обстоят гораздо лучше, чем у нас с тобой.
Глава 8
Без четверти двенадцать, когда стало припекать – это в ноябре-то! – к новой мечети, находящейся в квартале от центральной площади, подкатил черный «Джип Коммандер».
Южная и западная стены мечети, которую намеревались открыть еще в августе, к священному месяцу Рамадан, сплошь закрыты фасадной сеткой. Высокий летучий минарет забран лесами. С тыльной стороны стоит башенный кран. Он неподвижен; на лесах и внутри здания не видно строителей и отделочников. Все силы брошены на довершение работ на тех объектах, которые на следующей неделе будет принимать некая комиссия из высокопоставленных чинов иракского правительства. А также тех, кто, по слухам, выделил средства на реконструкцию центральной части Баакубы и создание современной городской инфраструктуры.
– Глуши движок, Kozak, – сказал О’Нил. – На ближайшие час-полтора, считай, этот долбаный город с его долбаным населением во власти долбаных имамов!
Они подняли стекла. Козак включил кондишн.
Показания от датчика внешней температуры на панели +36. Вряд ли снаружи столько, но где-то под тридцать, а на солнце – точно…. В шесть утра, когда колонна покинула базу, температура воздуха составляла восемь градусов по Цельсию. Такие перепады температуры не могут не впечатлять. И не могут не влиять опять же на настроение и общее самочувствие.
Откуда-то сверху – как будто даже с неба – донеслись сначала громкие щелчки. Затем звонко, на всю округу, через динамики мощной установки, заголосил азанчи:
– Ал-лаху акбар! Ал-лаху акбар! А-аллаху акбар!! А-ал-ла-ху ак-баррр!!!
И почти одновременно, подхватывая призыв к пятничному намазу-зухр, в разных частях города, от пригорода Хибхиб до суннитских кварталов и шиитских деревень вдоль берега Диялы и «тегеранской» трассы, зазвучали усиленные динамиками призывы муэдзинов и азанчи…
Молодой парень-азанчи, взобравшийся на недостроенный минарет по винтовой лестнице, прижимая мочки ушей пальцами, выкрикивал, вернее даже, выпевал, узорчато, витиевато, изощренно модулируя голосом, в микрофон усилительной установки:
– А-а-ашхаду ан ля иляха илля Лла ху-у! Ашхаду ан ля иляха илля Лла ху!!
Ирландец, скривив губы, сказал:
– Fuck… Ты знаешь, Kozak, меня раньше даже забавляли эти их кошачьи вопли! Такое впечатление, что ты в джунглях… Kozak, тебе доводилось бывать в джунглях?
– Что? А… Нет, не доводилось. Только в зоопарке. Да и то в детстве.
Ирландец громко расхохотался, как будто его младший напарник сейчас сказал нечто очень остроумное…
Даже внутри салона с опущенными армированными стеклами были слышны призывы к пятничному намазу. Особенно старался тот парнишка, что, рискуя жизнью, забрался на еще толком не достроенный минарет:
– Ашхаду анна Мухаммадан Расулу Ллахи! аййаа аля с-салят! аййаа аля с-салят!! аййа аля ль-фалях! аййа аля ль-фалях!! Ля иляха илля Ллаху!!! [46]
46
Свидетельствую, что Мухаммад – Посланник Аллаха! Спешите на молитву! Спешите на молитву! Ищите спасения! Ищите спасения! Нет божества, кроме Аллаха!!! (араб.)
Ирландец вытащил из кармашка «разгрузки» никелированную фляжку емкостью в двести пятьдесят граммов, потряс ее над ухом… пустая.
– Fuck… – пробормотал он под нос. – Когда это я успел выхлестать?
Иван мог бы точно сказать старшему, когда именно – поминутно – и даже в каких районах города или маршрута он прикладывался к фляжке. Но зачем?
Это их четвертый день совместной работы. Козак уже успел изучить некоторые привычки ирландца. Вот как раз около полудня, когда у местных начинается дневной намаз-зухр, у О’Нила заканчивается «живительная влага» в одной из двух фляжек, которые тот – похоже, что постоянно – берет с собой на выезды. Ну а вторую фляжку Дональд растягивает уже до возвращения на базу…
Ирландец открыл бардачок, пошарил рукой, достал точно такую же фляжку, но полную. Джип, кстати, сегодня утром им вернули после ремонта: отрихтовали передок, сменили диски, вставили лобовое стекло, зашпатлевали пулевые пробоины…
– Kozak, выпьешь?
– В следующий раз, – уже привычно «отмазался» Иван. – Жарковато сегодня.
– Херня. Не был ты здесь в июле или в августе. А был бы…
Ирландец, чуть запрокинув голову, сделал пару глотков. Вытер губы потной ладонью. Закрутил крышечку и сунул плоскую посудину в кармашек своего жилета.