Заслон(Роман)
Шрифт:
— Здравствуй, — сдержанно ответил Алеша. Вид у него был измученный, под глазами тени. Мадам Попова проявила-таки хозяйскую власть и заботу: «старую посудину» вычистили и обмыли от трюма до капитанского мостика. Нет, хватай выше, включая и трубу. Бездельничать судовладелица не любила.
— Очень домой торопишься? — спросил Вениамин.
— Да нет, — ответил с заминкой Алеша. — Ждать- то меня некому.
— Тогда пошли, — не выпуская Алешиной руки, Вениамин повлек его к слабо мерцающей маслянисто-черной воде. У самого берега скрипел и покачивался огромный плот. Пылающими столбами отражались в реке огни Сахаляна. С пристани доносился неясный гомон: только что пришел снизу пароход.
От воды тянуло запахом тину
— Хорошо у тебя здесь, Алексей, — вздохнул Гамберг, усаживаясь на палубную скамейку. — Река, огоньки и даже музыка…
Из стоявшего на набережной дома с распахнутыми неосвещенными окнами доносились приглушенные расстоянием звуки рояля. Музыка казалась пленительной и нежной. Это была песня, впервые прозвучавшая в этом городе более двадцати лет назад. Уловив знакомый мотив, Вениамин стал вполголоса напевать:
…Перестаньте играть, эта сила огня, Эти нежные, страстные звуки, Как ребенка, рыдать заставляют меня, Вызывая забытые муки…Алеша тоже любил эту песню. Но сейчас ему, усталому и голодному, показалось, что Вениамин держится на «Комете» слишком развязно.
— Ты только затем и позвал меня, чтобы развлекать, или у тебя дело? — спросил он не очень дружелюбно.
— Конечно, дело, — ответил, вставая, Вениамин. — Да я тебя, если хочешь знать, уже несколько дней ищу!
— Мы в рейс ходили, недальний, потом дровами запасались в Купеческой протоке. Чистились в Бурхановском затоне, — сдержанно пояснил Алеша.
— В общем-то я, как говорится, в курсе… Хотелось потолковать с тобой по душам.
— Ну что ж, если явилось такое желание. Мне скажут «иди», я иду. Скажут «стой» — стою. — Разговор принимал нежелательный оборот. Вениамину стала вдруг смешна задиристость Алеши.
— Вот чилим-то! — воскликнул он сквозь смех. — Вот орешек-то водяной, отовсюду, где ни тронь, колючки торчат. А нам, брат, вместе шагать да шагать, быть может до самого смертного часа!
— Ты так думаешь? — улыбнулся и Алеша. — Ну ладно, выкладывай, что за важное дело по ночам тебе спать не дает.
— Я к тебе как к коммунисту обращаюсь, — ответил после небольшой паузы Вениамин. — Партийная конференция постановила: «Все члены РКП (б), до 20 лет включительно, должны облкомпартом и местными организациями откомандироваться в Российский Коммунистический Союз Молодежи для участия в его работах». Ну а ты, как ни быстро растешь, из этого возраста еще не вышел. — И он стал увлеченно рассказывать, что теперь вся огромная территория от Байкала до Тихого океана будет объединена в единую Дальневосточную республику.
Вениамин притянул Алешу к себе:
— И борьбой за освобождение этой республики от белогвардейцев и интервентов станет руководить Дальбюро ЦК РКП(б). Необходимо начать работу с молодежью и в освобожденных от семеновцев городах Забайкалья. В первую очередь нужно будет организовать Коммунистические Союзы Молодежи в Сретенске и Нерчинске. Вот такие дела, братуха! Везет тебе, как ты ни прибедняйся.
— Так ты уже знаешь, что я еду? — воскликнул удивленно Алеша.
— Дитятко, я знаю многое такое, что и не снилось древним мудрецам, — с напускной важностью провозгласил Вениамин. Он закурил и протянул коробку «Лопато» Алеше. Тот взял папиросу, прикурил от огонька, неумело затянулся.
— Вот ты говоришь — «буржуята», — протянул насмешливо Гамберг. — Да мы здесь такие дела развернем, чертям в аду станет жарко, а не то что белякам за Амуром. Мы им покажем, всем этим фонам и баронам! Но это все. прелюдия: дела же у тебя в Сретенске предстоят такие…
Они ушли с «Кометы» за полночь. В доме на берегу были закрыты все ставни. Сухо
Собираясь на свою Первую конференцию, амурские большевики едва ли знали, что неделей раньше в Сахаляне состоялся, тоже первый на Дальнем Востоке, белогвардейский съезд. Одним из участников съезда это казалось чистой случайностью. Другие считали, что тут принято во внимание стратегическое значение городка: в хороший цейс можно рассмотреть «большевистский рай» — Благовещенск. Мысль же о том, что в данном случае оказалась притягательной фигура обосновавшегося там Гамова, не приходила в голову младшим по чину, старшие же об этом попросту умалчивали. А между тем этот не старый еще казак, сумевший утянуть из Благовещенского казначейства тридцать семь миллионов золотом, и был гвоздем всей программы. Заставить его раскошелиться «на дело спасения родины» — этак на пять-шесть миллионов — вот была цель, ради которой и затевалась вся эта кутерьма. Злые языки утверждали, что Гамов крепко не поладил с генералом Сычевым, который не единожды высказывался в том духе, что «знаменитое» гамовское восстание было затеяно с единственной целью — грабануть казну. На самом же деле, зная об этих разговорах, Гамов относился к генералу терпимо, хотя и считал его выскочкой и зазнайкой. «Деньги не пахнут» — эту истину экс-атаман усвоил давно и не считал нужным вступать в пререкания с теми, кто не имел их вовсе. Не беспокоило его и то, что все меньше находилось желающих завернуть к нему «на огонек», и некогда торная дорога к каменному особняку в тупике «Вечного Блаженства» постепенно зарастала травой. А званых обедов за последние полгода не было совсем. Вот почему Гамов крайне удивился, когда «сам Сычев» — командующий белогвардейскими частями, расквартированными но среднему Амуру, — нанес ему визит и без обиняков предложил устроить обед в честь генерала Сахарова.
Гамов попытался было сослаться на занятость и нездоровье. Кругленький, с жиденькими желтыми бачками Сычев округлил выпуклые глаза, хлопнул его по коленке, до смерти напугав примостившуюся там серую ангорскую кошку, многозначительно хохотнул:
— Знаем мы, батенька, ваше нездоровье, знаем, знаем…
Тогда Гамов стал мотивировать отказ тем, что не держит китайского повара, довольствуясь незатейливой стряпней жены. Сычев схватил его руку их сочувствием потряс, горячо заверяя, что это как раз то, что и нужно. Разве у белого офицерства, в каких бы стесненных обстоятельствах оно ни оказалось, не найдется средств, чтобы по русскому обычаю попотчевать дорогого гостя? Правда, Сахалян дыра, но и здесь есть неплохие рестораны, где смогут приготовить и зеленый черепаховый суп, и утку по-пекински, а на десерт подадут и сыр «рокфор», и самбук из свежих абрикосов. Или у Чурина не найдется доброго вина? И вино будет, старое, выдержанное вино…
— Друг мой, да не в этом ведь счастье! Не пойми, Иван Михайлович, превратно, не набиваемся мы на гостеприимство. Отнюдь нет!.. Все мы люди, все мы человеки, все мы патриоты своей несчастной отчизны и скитающиеся на чужбине солдаты. Спим мы на походной коечке, забыли о теплом рукопожатии, о женской ласке, о милых сердцу глазах. Что нам парадность, лакеи во фраках, все эти масседуаны и консомэ?! — Сычев как будто искренне расчувствовался, полез за носовым платком.
— Русских штец похлебать хоцца! — воскликнул он горестно. — Кулебяки, расстегайчиков, блинцов с икоркой отведать. Да чтоб не порциями было отмеряно, а лежало славной горкой да плавало в маслице, как бывало у маменьки родной! — Губы генерала стали маслеными, голос смиренным и просительным, что странно противоречило настороженному, колючему взгляду, в котором явственно читалось: «А ну-ка попробуй откажи…»