Заслони меня собой

Впервые Ярцев появился у нас месяц назад.

Столик выбрал в глубине зала – у панорамного окна. Подманил меня и сделал заказ: филе сома в сухарях и овощное соте. Мысленно я окрестила его адвокатом. Казалось, так они выглядят: высокий привлекательный мужчина в костюме и с папкой, от которой пахло дорогой кожей.

Окно выходило на парковку: там, как верный конь, его ждал с обеда черный «ягуар».

С тех пор он каждый день приходил на бизнес-ланч, заказывал рыбу, иногда аперитив – под хорошее настроение.

Сегодня Ярцев тоже себе не изменил.

– Что будете заказывать? – длинный фирменный фартук обхватывал меня подмышками, как черный саван, и сдавливал грудь. Вопрос прозвучал с придыханием, словно я безнадежно влюблена. Зато этот фартук меня стройнит.

Ярцев поднял голову и тепло улыбнулся.

Симпатичный, с неуловимо-восточной жилкой. Узкое лицо, чисто выбритые щеки, а еще от него приятно пахло. Эта смесь кожи, нагретого дерева и мускуса должна стоить сумасшедшие деньги. Чего еще ждать от человека с «ягуаром»?

Но больше всего мне нравились глаза: из-за голубоватого цвета взгляд казался прозрачным и холодным.

Ярцеву было за сорок, хотя стрижка пыталась исправить впечатление. Каштановые, слегка вьющиеся волосы стрижены по-молодежному, в среднюю длину и уложены в художественном беспорядке. Отдаленно напоминает «укладку» моего мужа, когда он просыпается с похмелья.

Фамилию я узнала так: однажды он попросил поменять приборы. Я сбегала на кухню, вернулась, и пока педантично сервировала стол, у него зазвонил телефон. «Ярцев» – ответил он.

Красивая фамилия.

У моего мужа фамилия Охмелюк. Не муж, а недоразумение.

– Мне как обычно, – он снова улыбнулся.

Улыбка грела, как неожиданный подарок. Мне он нравился, этот Ярцев. Не только из-за чаевых. Он как обещание счастья – окно в другую реальность, где все хорошо.

Никогда не придирался, не грубил. Так ведут себя счастливые люди.

– А вам? – я обернулась к его спутнику, наставив ручку на помятую страницу блокнота.

Он пришел со скучным мужиком лет пятидесяти – раздраженным и каким-то надутым. Серый костюм сидел на нем, как на корове седло из-за поплывшей фигуры.

– Водки грамм двести, – резко сказал он. Голос не вязался с внешностью: твердый, сильный.

Я невозмутимо записала заказ и направилась к кухне. За спиной набирал обороты спор: мужчина возмущался, Ярцев отвечал. Речь звучала уверенно, словно он привык иметь дело с трудными клиентами. Мужик не затихал: «А насчет твоего сына! Это нелегко…»

Значит, у него сын, семья… Глупо было считать, что такой мужчина холост.

А может, никакой Ярцев не адвокат. Взгляд у него безмятежный, будто он познал себя и достиг нирваны. И голос проникновенный: бархатистый, теплый.

Я представила, что он психотерапевт из клиники для богатых. А что, похож. Мне нравилось гадать, примеряя на него разные роли.

Но даже в самых отчаянных мечтах я не представляла нас вместе.

Каждый раз, когда Ярцев заканчивал обед, бросал крупную купюру поверх счета и шел, гордый и прямой, к выходу, а затем садился в свой «ягуар», я понимала, что никогда его не заинтересую. Между нами даже не пропасть, а стеклянная стена – такие мужчины нас не замечают. Это люди из другого мира, но я не расстраиваюсь. Мне не восемнадцать, чтобы верить, что я повторю успех Золушки.

У меня не идеальное сложение, а искусанные губы и лицо поцелованы солнцем: на губах пигментные пятна, на коже россыпь веснушек. Сейчас они бледные, но начиная с мая я никого не обману.

Волосы видели парикмахера прошлым летом, когда подруга уговорила меня на мелирование. Тогда же они выгорели на концах под жарким сочинским солнцем – я работала продавцом на пляже. Парео, очки, шлепанцы: все для растерях и тех, кто покупает в последний момент.

Но я достаточно милая, чтобы улыбаться мне, когда приношу еду и забираю грязную посуду.

Жизнь справедлива по-своему: кому-то Ярцев, а кому-то Охмелюк.

– Рита! – ласково окликнула меня обычно грубая Татьяна Алексеевна, администратор. – Тебя наш зовёт. Срочно!

Толстая и очень важная, она всегда произносила «наш» с особым смыслом, словно сам господь бог обратил на меня внимание. На самом деле, «наш» – это двадцатипятилетний директор Федор. Родители подарили ему кафе, чтобы парню было чем заняться.

Тусовщик Федор выполнял работу руководителя спустя рукава, хотя покомандовать любил и без конца фонтанировал идеями по улучшайзингу. Татьяна Алексеевна перед ним пресмыкалась. То ли в ней играл материнский инстинкт, повелевающий взять под опеку высокорангового птенца, то ли она в принципе подхалимка. Заставляла пресмыкаться и нас, персонал.

– Иду, – вместо кухни, я свернула в офисную часть кафе, отделенную бордово-дымчатым тюлем от остальных помещений.

В коридоре воняло моющими средствами – яблоком и лимоном. Обманом и химией. Татьяна Алексеевна фанатка чистоты, перед сменой у каждой официантки осматривает одежду и фартук. Не дай бог пятно…

Возле кабинета директора я торопливо окинула себя взглядом и толкнула дверь, чувствуя, как щемит сердце.

Надеюсь, меня не уволят. Не помню, чтобы что-то натворила.

В дорого обставленном просторном кабинете не было окон – верхний свет дневных ламп шпарил вовсю. Вместо Федора за рабочим столом сидел незнакомый мужчина, крупный, с большой лобастой головой.

На вид не стар, но щетина словно в мыльной пене от седины. Она же пробилась в темных волосах серебряными нитями. Крупный нос, крупные губы… Рука на столе выглядела лопатообразной. Здоровенный. Рядом с расслабленными пальцами стоял нетронутый бокал «Манхеттена». Чуть-чуть виски, лёд, вишневый сок… Ладно, неважно.

Федор мялся рядом, словно наказанный школьник.

Мне это сразу не понравилось.

Когда я вошла, оказалось, по обе стороны от двери прячутся еще двое мужчин. Помоложе, каких-то блеклых и одинаковых, словно они менеджеры из одного отдела. Не помню, чтобы кого-то из них обслуживала.