Засохшие незабудки
Шрифт:
На его выходных они ходили в кино или парк, довольствуясь обществом друг друга.
Им не обязательно было вдаваться в подробности фильма, или смотреть на скромную красоту парка. Достаточно было друг друга.
Они вышли их кинотеатра. На улице вечерело. Толпа народа разбредалась в разные стороны, словно муравьи.
Они перешли на другую сторону дороги, когда она вдруг остановилась.
– Ой, Петь, я забыла шарф, - она провела рукой по раскрытой
– Я сейчас сбегаю, подожди, - она отпустила его руку, развернувшись к дороге.
– Хорошо, - отозвался он, отпуская.
Она посмотрела в обе стороны и ступила на проезжую часть. Вдруг лязгнули где-то близко колеса. Ее ослепила яркая вспышка фар, но ей отчего-то вспомнилась та яркая вспышка взрыва, что она видела при первой смерти. И вновь перед ней пронеслись те ужасные и страшные чувства безысходности умерших. Она вновь их почувствовала перед тем, как услышала тревожный, испуганный выкрик Петра своего имени и машина наехала на нее.
Белый потолок медленно приобретал четкость. Глаза совершенно не хотели раскрываться. Пугала мысль о том, кто она теперь, где она, осталась ли жива, или же это снова чужое тело, которое скоро умрет... но и это быстро прошло и забылось.
Она повернула голову. Рядом стояла капельница, на лице у нее была маска с кислородом, к указательному пальцу была подсоединена какая-то «прищепка» с проводком. Этот проводок тянулся к какому-то прибору, что пикал и показывал ритм сердца.
Маска мешала.
Она стянула ее через голову, морщась от дискомфорта. Скинула ее на пол. Провела судорожно по голове. Пропустила сквозь пальцы короткие пряди волос и нащупала пальцами шрамы на голове.
Перед глазами всплыли воспоминания: какие-то парни приставали к ней с подругой в парке. Ее толкнули, и она упала, ударившись больно головой, а потом тьма.
Следом же за этими воспоминаниями потянулись другие картинки. Страшные и ужасные. И не четкие. Словно она только что проснулась и вспоминает сон.
Но был и добрый сон. О мужчине. Она помнила, что ей было хорошо. Захотелось вновь вернуться в сон, уйти от этой белой реальности.
В углу она увидела сиротливые засохшие незабудки. Ей вспомнилось, что будто она приходила к родителям, а ее вышвырнули, не узнав, и будто она умирала, умирала, умирала... а еще вспомнилось, будто во сне она приходила сама к себе в больницу...все это очень путало, пугало и нельзя было сказать, что сейчас реально...
Дверь отворилась и в нее вошла девушка в белом халате и белой шапочке мед сестры. Она вкатила другую капельницу, кинула взгляд на нее, снова отвернулась к капельнице, словно не заметив, а потом снова уставилась на больную широкими глазами от удивления.
– Ой, - пискнула она, - Доктор!
Уже целый час ее родные хлопотали вокруг нее. Мама плакала от счастья, крепко стиснув руку дочери, отец стоял в ногах кровати и с теплотой наблюдал за очнувшейся, наконец, от комы дочерью. В другой стороны сидел брат. Он рассказывал, как ему было трудно учиться, работать, как он помогал родителям с деньгами. А рядом с ним сидел ее жених. Он тоже улыбался. Все они наводили чувство тоски и какой-то неправильности. Вспомнился отрывок сна, как именно они все, в особенности мать, орали на нее и выгоняли, кидаясь проклятиями в пустой подъезд. Но именно вид жениха удручал ее больше всего. Он был ей так противен, что она не могла дарить улыбку им всем. Иногда только улыбалась в ответ на теплый взгляд отца.
А старые незабудки так и стояли на столике, всеми забытые... Она снова вспомнила, как видела именно этот жалкий, безжизненный букетик во сне, и как ей дарил яркие, сочные букеты тот мужчина. Но сколько бы она не силилась, она не могла вспомнить ни его черт, ни имени. Помнила лишь красную ленту над козырьком и тепло, которое разливалось в груди, когда видела его во сне.
Она пыталась понять, что было реально, а что нет, но все ускользало, словно гладкая ящерка сквозь пальцы.
– Алиночка! Дочечка! Ну, скажи же хоть что-нибудь!
– лепетала счастливая мама, чмокая ладонь дочери.
Она моргнула, переведя взгляд на мать.
– Оставьте меня, я устала, - и легко вытащила ладонь из влажных и холодных рук матери.
Она испуганно посмотрела на мужа, на сына, снова на дочь.
– Алиночка?
– Идем, мать, пусть она придет в себя, - отец мягко, но требовательно обнял жену за плечи и поднял со стула, направляя ее к двери. Брат поцеловал сестру в щеку, а жених в губы, и они все исчезли из палаты, оставив лишь звонкую тишину.
Она провела пальцами по губам, скривилась и жестко вытерла рот тыльной стороной руки.
И тут же ей вспомнился теплый короткий поцелуй, который показался настолько настоящим, что девушка даже дернулась в кровати от этого воспоминания.
Не понравилось ей то, что она тут увидела. Какие-то чужие это были люди! Не те родственники, не то место, не то время; что же было, что же будет; кто они, кто он, кто она!?
– А!
– она схватилась за голову, стиснув зубы. Ей до ужаса захотелось уехать отсюда. Из больницы! Вон отсюда!
Она выдернула иглу капельницы из вены левой руки, швырнула ее на пол, слезла с постели, едва не упав. Ноги были слабыми, заплетались, хотелось есть и туман плавал перед глазами, смазывая силуэты предметов.
Она вышла тихонько в прохладный коридор, огляделась. Пошла на свет, держась за стену. В приемной за стойкой не нашлась медсестра, что было на руку. На стуле нашлось летнее пальто.
Она смело схватила его, накинула на себя, забрала чьи-то забытые растоптанные больничные тапки из-под стула рядом со стойкой. Черная шапка нашлась на вешалке тут же в приемной.