Застава
Шрифт:
— Мы этого не сделаем, — ответил Харан.
Парламентер только кивнул. Всем своим видом он показывал, что такой ответ не был для него неожиданностью.
— В таком случае утром вы все умрете, — сказал он. — А мы пойдем дальше.
Харан посмотрел на быстро темнеющее, затянутое низкими серыми тучами небо. И вдруг широко улыбнулся.
— Как знать, — сказал он.
Парламентер прищурился.
— На что вы надеетесь? У нас четыре тысячи мечей. Лучше бы вам сдаться.
— Переговоры окончены. Наш ответ — «нет», — сказал Харан. — До встречи утром.
— Что ж, время слов прошло, — кивнул парламентер и, резко развернувшись, зашагал к своим войскам.
Лучи холодного осеннего солнца только начали пробиваться через висящую над болотами дымку тумана, а все бойцы Харана уже были на ногах. Впрочем, многие из них так и не сумели толком выспаться — всю ночь десяток пращников вышвыривал в сторону врага заготовленные накануне небольшие снаряды, начиненные порошком из грибов-огневиков, и раздающиеся хлопки мешали не только лигиррийцам. Грибы-огневики извели все до последнего, зато можно было быть более-менее уверенными в том, что вражеским лазутчикам не стало известно расположение ловушек. А некоторое время назад, когда покров ночной темноты еще не отступил, несколько бойцов засыпали «ежами» все пространство между рвом и границей полета стрел. Хорошо хоть, не приходится опасаться, что лигиррийцы могут попытаться настелить гать, чтобы пройти в обход имперской заставы. Это было бы для них самое настоящее самоубийство — под сыплющимися с неба стрелами и пращными пулями медленно и осторожно пробираться по узенькому, расползающемуся под ногами мостику над зловонной топью, не имея возможности ответить ударом на удар… Нет, враги не настолько безумны.
Харан криво улыбнулся. Конечно же, лигиррийцев им не перебить. Но кровью враг умоется здорово — за это он может поручиться.
К кострам подошел Энвальт. Дюжий боец волок за ним закопченный котел. Весил тот, должно быть, очень немало, потому как боец покраснел и взмок от усердия.
— Сейчас каждый из вас должен будет выпить этого отвара, — сказал Энвальт.
— Что за отвар-то? — поинтересовался Бородач.
— У тебя от него борода снова вмиг вырастет! — сострил кто-то из бойцов.
— Смотри, чтобы у тебя от этого пойла кое-что не отвалилось! — заорал мгновенно рассвирепевший от упоминания об утраченной «драгоценности» Бородач. — Голова, например!
— Лучше бы бочонок пива выкатили, чем пить неведомо что…
— А ну тихо! — рявкнул Харан. — Делайте, что велено!
Солдаты потянулись к котлу.
Энвальт зачерпывал понемногу отвара небольшой деревянной чашкой и давал выпить солдату.
— На вкус, конечно, не очень, — сказал маг после того, как первый солдат, скривившись, отошел от котла, — зато потом сами «спасибо» скажете.
— Ну, это уж вряд ли, — пробурчал Бородач, отведав отвара. — Разве что от этого запаха лигиррийцы сами замертво падать начнут…
…После того, как все бойцы получили по своей доле отвара, Харан сам подошел к магу.
— Что это за сюрпризы, Энвальт? — спросил он вполголоса. — Я не стал вмешиваться, потому что тебе, наверное, виднее, чем поить бойцов… Но хотя бы в известность ты меня мог поставить?
— Некогда было, — буркнул Энвальт, глядя в сторону. — И так едва успел…
— Так что это за отвар? — повторил Харан вопрос, уже не раз заданный солдатами, но так и оставшийся без ответа.
— Что за отвар, что за отвар…, — Энвальт все так же избегал смотреть Харану в глаза. — Какая разница?
— Энвальт…
— О, боги… Ладно. Слышал, чем на Радужных островах гребцов на вестовых судах и боевых галерах поят?
— Соком какой-то тамошней лианы… И что?
— После того, как они этого сока выпьют, каждый гребец гребет за четверых в течение трех суток. Так вот, этот отвар — что-то вроде того сока. Все свойства совпадают. Разве тебе не хотелось, чтобы твои бойцы не знали усталости?
— Совпадают все свойства? — нахмурился Харан. — Но от того сока гребцы через трое суток умирают…
Энвальт повернулся к Харану.
— А ты думаешь, они протянут трое суток? — прошипел он.
Харан стиснул зубы.
— Но это еще не все — так, Энвальт?
— Не все, — сказал маг после долгой паузы. — Но остального тебе лучше пока не знать. Все равно скоро поймешь…
Харан открыл рот, собираясь заставить Энвальта говорить, но тут раздался крик дозорного:
— Началось!
Действительно, началось! Впереди легким полубегом двигались застрельщики, вооруженные несколькими дротиками каждый и прикрывающиеся легкими кожаными щитами, а за ними накатывалась волна тяжелой пехоты. Людей практически не было видно — вперед двигалась лишь сплошная стена щитов, тяжелых и больших, почти в рост человека, над которыми частоколом поднимались копья. Лигиррийцы шли в атаку без лишних криков и сигналов — мерный топот множества ног и лязг железа были единственными звуками, сопровождавшими их движение. Но это неумолимое и безмолвное продвижение пугало больше, чем боевой крик.
К счастью, дорога, ведущая к холму, была достаточно узкой — в ряд могли двигаться не больше десяти человек.
Харан окинул придирчивым взглядом собственные войска.
Тяжелые пехотинцы выстроились по классическому канону. Бойцы стояли в три ряда, воины первого ряда опустились на одно колено, спрятавшись за массивными щитами, и выставив вперед окованные железом копья. Второй ряд стоял в полный рост, тоже укрываясь щитами и выставив копья. Третий ряд был разбит на три небольшие группы, которые могли в любой момент броситься вперед, чтобы закрыть брешь, если лигиррийцам удастся ее проделать. По обе стороны от пехотинцев, но несколько глубже и выше по холму, под прикрытием легких частоколов, расположились лучники и пращники, изготовившиеся к бою.
Харан перевел взгляд на наступающих. Застрельщики уже поравнялись с небольшим кривоватым деревцем, растущим около дороги — до этого деревца мог послать стрелу Иртин, самый лучший лучник в его небольшом воинстве. Да помогут им боги…
Харан вскинул и резко опустил руку.
— Давай!
Защелкали спускаемые тетивы, вжикнула и умчалась вдаль оперенная смерть. Застрельщики вскинули щиты, но успели не все — около десятка бойцов стрелы сбили с ног. В обычных условиях несколько человек из этого десятка непременно бы выжили, хотя и не скоро бы оправились от ран — но сейчас наконечники стрел были смочены в «сирримской зелени», которая убивала за несколько мгновений. Харан видел, как один из застрельщиков, которому стрела попала в плечо чуть выше локтя, скривившись от боли, сломал древко, отбросил его в сторону, выдернул из раны пробивший руку насквозь наконечник с обломком древка, и уже повернулся было в сторону обороняющихся, как вдруг ноги его подкосились, и он упал на колени. На лице его появилось выражение удивления — «как, умирать из-за такой пустяковой раны?» — и только в этот момент он заметил ярко-зеленые пятна на зажатом в руке наконечнике стрелы. Тело бойца прошила судорога, он захаркал пеной, и кулем свалился под ноги своим товарищам.