Застава
Шрифт:
— Теперь ступай.
Проводив парня взглядом, Харан подошел к костру. Бойцы заканчивали завтрак. Одни поели быстро, обжигаясь горячим варевом, но другие ели не торопясь, словно растягивая удовольствие от нехитрой пищи. Шуток не было совсем. Оно и понятно — солдаты знали, что едят в последний раз.
Но не все сидели, погруженные в невеселые думы. Харан встретился взглядом с Огирном, полусотником. Тот медленно облизал щербатую деревянную ложку, почерневшую от времени, и улыбнулся Харану. В глазах его читалось безмятежное спокойствие — как и большинство ветеранов, Огирн был фаталистом, и верил,
И вдруг Огирн, взгляд которого скользнул куда-то за плечо Харана, вздрогнул, глаза его расширились.
Харан рывком обернулся, безотчетно уронив ладонь на рукоять меча, который тут же наполовину выскользнул из ножен. Выскользнул и замер.
Перед ним стоял Энвальт. На мага было страшно смотреть — черты покрытого татуировками лица, в котором, казалось, не осталось ни кровинки, сильно заострились, глаза больше походили на два черных провала.
Но не вид Энвальта напугал бойцов. За спиной мага, теряясь в тумане, стояли еще несколько десятков человек. Это были солдаты. Те солдаты, которые погибли в минувшие два дня.
Более сотни мертвецов стояли, слепо глядя перед собой пустыми белесыми глазами. Энвальту пришлось немало постараться не только для того, чтобы поднять их, но и чтобы они просто смогли двигаться и сражаться — зашить распоротые животы, скрепить изломанные кости…
— Энвальт… что происходит?
— Все в порядке, Харан, — голос мага был тихим, в нем чувствовалась бесконечная усталость. — Это то, что поможет нам не пропустить лигиррийцев.
— Они же мертвые! — вскрикнул вдруг один из солдат. — Зачем вы подняли их? Почему вы не даете им упокоиться?
Харан видел, как Энвальт поморщился, словно крик причинял ему невыносимую боль. Взгляд его будто молил: «Помоги мне…».
— Потому что они поклялись служить Императору! — рявкнул Харан, поворачиваясь к солдатам. — Как и все остальные, кто здесь стоит, если вы помните! Они поклялись отдать свои жизни — и исполнили клятву! Но если Императору нужна и их смерть — значит, он ее получит. Или здесь есть те, кто забыл о своей присяге?
Последние слова прозвучали угрожающе — не менее угрожающе выглядел и меч Харана, теперь уже целиком покинувший ножны.
Солдат хотел еще что-то сказать, но не решился, встретившись взглядом с ледяным взглядом Харана.
— Есть несогласные? — продолжил Харан.
— Нет, — ответил за всех полусотник Огирн. Он медленно опустился на колено, и склонил голову. Все солдаты последовали его примеру. — Наша жизнь…, — Огирн на секунду запнулся, — и наша смерть принадлежат Императору. И мы готовы отдать их во славу нашего владыки и Империи.
— Другого ответа я и не ждал, — сказал Харан, опуская клинок. — Сегодня у нас будет возможность доказать это. И я верю, что никто из нас не подведет. А сейчас — все по местам!
Когда солдаты начали расходиться, Харан взял мага за плечо.
— Энвальт, объясни мне, как это возможно — ты ведь лишился Силы? Ты говорил, что не можешь сплести самого простого заклятья…
— Это так, Харан, — Энвальт покачнулся. Свистящим шепотом он продолжил:
— Но есть одно средство. Последнее и окончательное…
Он развязал тесемки, раскрыл ворот, обнажая грудную клетку.
— О, боги…, — прошептал Харан. — Кровь Сердца?
Над сердцем у Энвальта виднелся небольшой прокол. Края раны почернели, словно обугленные.
— Да, — кивнул Энвальт, с трудом держась на ногах. — Последнее и окончательное средство… В глазах темнеет. Теперь я действительно уже ничем не смогу вам помочь… Но они, — он ткнул пальцем за спину, указывая на безмолвных мертвецов, — надеюсь, помогут… Я направлю их вперед, когда лигиррийцы начнут атаку.
— Хорошо, Энвальт, — Харан помог магу сесть возле костра и накинул ему на плечи прихваченное из ближайшей палатки одеяло. — А я пока пойду к солдатам — надеюсь, у нас еще есть немного времени, чтобы подготовиться…
Но Харан ошибался — как раз времени-то и не оставалось.
— Они идут! — закричал дозорный.
Это был самый странный и страшный бой, в котором когда-либо участвовал Харан. Лигиррийцы, окончательно оправившиеся от нанесенного двумя днями ранее магического удара, обратившего в прах «черепахи», и понимающие, что опоздали к намеченному времени сбора, рвались вперед с отчаянием обреченных.
Натиск тяжелой лигиррийской пехоты был настолько мощным, что его почти не замедлили ни рогатки, ни «ежи». Да, несколько бойцов напоролись на острые колья, немало было и тех, кто покатился по земле с искаженными от боли лицами, когда шипы «ежей» проткнули им ступни — но основная масса лигиррийцев бронированной волной обрушилась на защитников.
С треском ломались копья, прогибались под ударами щиты, а через несколько мгновений дело дошло и до мечей. Бойцы Харана сражались, словно одержимые демонами — он своими глазами видел, как Огирн, оставив треснувшее копье в теле лигиррийца, срубил двоих вражеских солдат прежде, чем первый погибший от его руки противник упал. Но силы были слишком неравны, и строй, и без того хлипкий и держащийся на честном слове, мог рухнуть в любую минуту.
Выпад — и проворот клинка! Лигиррийский пехотинец с мгновенно побледневшим лицом выронил меч, пытаясь удержать внутренности, и медленно осел на землю. Теперь он будет медленно и мучительно умирать под ногами бойцов, но его судьба Харана уже не волновала — его лишь радовало то, что еще одним врагом стало меньше.
В следующее мгновение строй лигиррийцев чуть раздался в стороны, и перед Хараном возник новый противник — тот самый офицер, который в первый день выходил с флагом парламентера.
Мечи сшиблись с глухим лязгом, выпад следовал за выпадом, блок за блоком. Один из ударов врага был столь силен, что Харан с трудом удержал меч. Но бои настоящих мастеров никогда не длятся долго, затяжные поединки есть вымысел досужих книжников, сильнейший побеждает в тот же момент, когда отыщет видимую лишь ему брешь в защите противника — уже в следующее мгновение меч Харана с чавканьем врубился в плоть чуть выше кольчужного воротника, скрипнул по кости, и голова лигиррийского офицера отделилась от тела. Неуловимым движением Харан смахнул с лица брызги чужой крови, продолжая плести вокруг себя стальную паутину защиты.