Застава
Шрифт:
Магда села на стул, который солдаты Ворманна принесли им вместе с дровами и шинелями, и быстро провела пальцами по тонким струнам. Потом подстроила две струны, которые стали звучать неверно после долгой тряски в грузовике, и начала играть, искусно перебирая пальцами, как научили ее цыгане, чтобы добиться одновременного звучания и ритма, и самой мелодии.
Песня тоже была цыганской — обычная трагическая баллада о неразделенной любви, о том, как умирает разбитое сердце. Закончив первый куплет и подойдя к припеву, Магда мельком взглянула на отца.
Он сидел с закрытыми
И хотя щеки его были сейчас сухими, он плакал.
— Папа, боже мой!.. Я так и знала... Наверное, я выбрала не ту песню. — В душе Магда уже проклинала себя. Она знала много песен, но выбрала именно ту, которая больше всего напоминала отцу, что он никогда уже не сможет играть.
Она поднялась и хотела подойти к нему, как вдруг что-то остановило ее. Комната освещалась уже не так ярко, как это было буквально минуту назад.
— Все хорошо, Магда. Я просто вспомнил те времена, когда мы играли с тобой вдвоем... Лучше этой вещи у нас ничего не выходило. Я даже почти услышал звук своей скрипки. — Он все еще не открывал глаз. — Пожалуйста, продолжай играть.
Но Магда не шевелилась. Она почувствовала пробежавший по спине холодок и с тревогой огляделась: откуда мог взяться этот сквозняк? Может быть, ей просто показалось, или действительно свет начинает меркнуть?
Отец открыл глаза и увидел ее напряженное лицо.
— Магда! В чем дело?
— Огонь затухает!
Огонь в камине затухал необычно: никакого шипения угольков или дыма — он просто становился все меньше и как бы заползал назад в головешки. То же происходило и с лампочкой наверху — свет делался все более тусклым. Наступала темнота, но темнота не обычная — здесь было и нечто большее, чем просто отсутствие света. Эта темнота была почти физически ощутима. Вместе с ней из ниоткуда возник пронизывающий холод и странный запах, тяжелый и затхлый, навевающий мысли о тлении трупов и разрытых могилах.
— Он идет, Магда! Встань возле меня!
Она в ужасе рванулась вперед, инстинктивно отыскивая глазами место, куда можно было бы спрятать отца, но одновременно ей хотелось и у него найти защиту для себя самой. Магда судорожно сжалась перед его креслом и вцепилась в изуродованные руки старика.
— Что же нам делать? — спросила она и удивилась своему голосу — вопрос прозвучал еле слышным испуганным шепотом.
— Не знаю. — Отец тоже дрожал. Тени начали сгущаться, лампочка потухла совсем, а в камине светились лишь тусклые головешки. Стен уже не было видно — они тоже растворились во всеохватывающей темноте. Последний отсвет мерцающих угольков, как маяк надежды, все еще горел за ее спиной.
Теперь в комнате они были не одни. Нечто страшное и холодное двигалось в темноте совсем рядом. Очень грязное и... как будто голодное.
Подул ветерок — сперва
Магда попыталась как-то вырваться из сковавшего ее ужаса. Она освободила руки и взялась за подлокотники кресла. Хотя она и не видела сейчас двери, но твердо помнила, что та находится прямо напротив камина. Не обращая внимания на обжигающий ледяной вихрь. Магда начала осторожно толкать отцовское кресло назад — туда, где, по ее расчетам, должна была находиться дверь. Если ей удастся пробиться во двор, то, может быть, они будут спасены. Она сама не знала почему, но ей казалось, что оставаться в этой комнате равносильно стоянию в очереди, где смерть выкрикивает имена своих жертв.
Кресло покатилось. Магде удалось протолкнуть его футов на пять по направлению к двери, но потом оно внезапно застряло. Ее охватила паника. Что-то не давало им выйти отсюда! Но это не было похоже на невидимую стену, прочную и неприступную. Казалось, будто кто-то или что-то просто держит колеса с противоположной стороны, издеваясь над ее отчаянными попытками. И тут в черноте над отцовской головой на какую-то долю секунды показалось мертвенно-бледное лицо, смотрящее ей прямо в глаза. И сразу исчезло.
Сердце бешено заколотилось. Ладони вспотели так, что соскальзывали с дубовых подлокотников кресла. «Этого не может быть! Это просто галлюцинация: Все это нереально...» — пыталась убедить себя Магда. Но тело ее продолжало верить. Она взглянула на отца и увидела, что ее собственный страх — лишь слабое подобие исступленного ужаса, застывшего в его глазах.
— Не останавливайся здесь! — закричал отец.
— Я не могу сдвинуть кресло!
Он попытался обернуться, чтобы выяснить, что именно преградило им путь, но больные суставы сделали невозможным даже это простое движение. Тогда он снова повернулся к Магде.
— Быстрее назад, к огню!
Магда развернула кресло и только начала откатывать его, как что-то ледяное схватило ее за руку чуть выше локтя.
Она хотела закричать, но уже не могла. Из груди вырвался лишь жалкий визг, похожий на щенячий. Ледяная хватка острой болью отозвалась в плече, и эта боль тут же метнулась в сторону сердца. Она опустила глаза и увидела огромную руку, крепко сжавшую ее тонкое плечо. Пальцы были длинные и толстые, всю кисть покрывали мелкие извилистые волоски — даже пальцы, которые оканчивались темными и необычно длинными ногтями. Запястье же растворялось в непроницаемой темноте.
Несмотря на то, что на ней были блузка и свитер, она прекрасно чувствовала эту тяжелую руку — холодную и зловещую. Ей было невыносимо мерзко и хотелось лишиться чувств, чтобы не ощущать больше ее адского прикосновения. Другой рукой она попыталась нащупать лицо, но безуспешно. Потом Магда выпустила кресло — попробовала освободиться, отчаянно отбиваясь в жутком приступе ужаса. Ее туфли скользили по полу, пока она тщетно пыталась вырваться, извиваясь и выкручиваясь. Бесполезно. Но ни за что на свете она не осмелилась бы дотронуться до этой руки.