Застава
Шрифт:
— Нет! — еле вымолвил Куза, и голос его осекся. В голове застучала кровь. Он с силой сжал ручки кресла поледеневшими пальцами. Ему казалось, что комната переворачивается и пол перед ним встает дыбом. Жуткий страх охватил старика. Это порождение тьмы содрогалось при виде креста и теряло самообладание при одном упоминании имени Иисуса, а древние иудейские молитвы на иврите оказались для него лишь пустым набором звуков! Это было непостижимо. Но, к его ужасу, именно так.
Теперь Моласар заговорил более спокойно, не обращая внимания на вихрь чувств, обуревающих его собеседника. Куза напряженно пытался не пропустить ничего
— Мои силы уже понемногу восстанавливаются. Я чувствую, как новая энергия вливается в меня. Очень скоро — я думаю, самое большее, через пару дней — я смогу разделаться со всеми инородцами в этом замке.
Куза старательно пытался вникнуть в смысл его слов: силы... пару дней... разделаться... Но как он ни напрягался, другие слова ясно звучали в голове профессора: «Иитгадал вейиткадеш шемеи...» Бесполезность этой древней молитвы по усопшим не давала ему покоя.
А потом раздались громкие шаги: сапоги застучали у входа в башню, затем кто-то побежал вверх по лестнице, а со двора послышались голоса — испуганные и сердитые. Лампочка в комнате мигнула и немного притухла, и это значило, что во всем замке сразу зажегся свет.
Моласар довольно усмехнулся, обнажая желтоватые острые зубы.
— Похоже, они обнаружили двух своих соратников.
— И очень скоро придут сюда и обвинят меня в этом, — заметил Куза. Беспокойство за свою жизнь наконец вывело его из оцепенения.
— Ты ведь не глупец, калека, — сказал Моласар и, подойдя к стене, привычным жестом толкнул нужный камень. Тот легко отошел в сторону, отворяя дорогу. — Вот и воспользуйся своим умом.
Куза молча наблюдал, как Моласар растворился в темноте открывшегося прохода, жалея про себя, что сам не может точно так же покинуть комнату до прихода немцев. Как только каменная глыба вновь заняла свое место, он подкатил кресло к столу и, раскрыв пресловутый «Аль Азиф», притворно углубился в чтение. Руки его дрожали. Он весь превратился в ожидание.
Однако долго ждать ему не пришлось. Через несколько секунд в комнату ворвался разъяренный Кэмпфер.
— Ну что, жид! — заорал он, направив указательный палец в лицо профессору. Размашистой походкой он быстро приближался к столу, что в сочетании с обвиняющим жестом должно было, по мнению эсэсовца, одновременно означать его полную власть над этим человеком и смертельную угрозу. — Ты обманул нас! Я так и знал!
Куза сидел неподвижно, обратив к майору полный недоумения взгляд. Пока оправдываться было рано. Да и что он мог сказать в свое оправдание!.. К тому же сопротивляться уже просто не было сил. Он чувствовал себя больным и слабым — и душевно, и физически. От немыслимого напряжения нестерпимо болело все тело — каждый мускул, каждый сустав и каждая кость. После встречи с Моласаром разум тоже отказывался подчиняться. Он ничего не мог сообразить. Во рту давно уже пересохло, но он не осмеливался прикоснуться к воде, потому что при одном виде Кэмпфера у него сразу же заныл мочевой пузырь.
Нет, профессор просто не был создан для таких перегрузок. Он учитель, ученый, человек умственного труда. Он не знал и знать не хотел, как вести себя с этим нахальным щеголем, который имел сейчас над ним полную власть. Куза с радостью нанес бы ему ответный удар, но не смел на это даже надеяться.
Сколько он еще способен вынести?.. Но у него была Магда. А для нее должна оставаться хотя бы маленькая надежда.
Два дня... Моласар говорил, что полностью его силы восстановятся через пару дней. Сорок восемь часов. «Но смогу ли я столько продержаться?» — с горечью подумал Куза.
Да, он заставит себя выстоять до субботы! Субботний вечер. Шабес... Хотя что для него теперь шабес? Все эти слова с недавних пор стали терять свой привычный смысл.
— Ты меня слышишь, еврей?! — взвился майор. Голос его почти срывался.
— Да он и понятия не имеет, о чем вы ему толкуете, — раздался вдруг второй голос.
В комнату вошел капитан. Куза сразу узнал его по вежливому тону — наверное, в армии это был большой недостаток. Издержки хорошего воспитания. А у настоящего немецкого офицера всякое приличие теперь должно отсутствовать...
— Ничего, скоро узнает! — В два размашистых шага майор оказался рядом со стариком и так склонился над ним, что идеальное лицо «истинного арийца» оказалось всего в нескольких дюймах от носа старого еврея.
— Что-то случилось? — с притворным удивлением спросил профессор, в то же время пытаясь изобразить на лице страх и отчаяние. — Что я такого сделал?
— Ты не сделал НИЧЕГО, еврей! Две ночи ты сидел тут со своими паршивыми книгами и морочил нам голову, пользуясь временным затишьем. А сегодня...
— Я же никогда... — начал было Куза, но майор не дал ему закончить и со всей силой обрушил на шаткий стол свой тяжелый кулак.
— Молчать! В подвале только что убили двух моих солдат, и горло у них разорвано, как и у всех предыдущих!
Перед Кузой ясно, как в кино, предстали два трупа. После того как он увидел остальных убитых, эти новые жертвы ему нетрудно было представить себе в мельчайших подробностях. Он осознал, что ему даже немного приятно мысленно рассматривать их рваные раны. Ведь именно эти двое пытались изнасиловать его дочь — и они полностью заслужили такое наказание. И даже хуже. Хорошо, что Моласар не просто убил их, а еще и выпил всю кровь.
Но сейчас в опасности находился сам профессор. Это легко было понять по разъяренному лицу майора. Надо срочно что-то придумать, иначе он не доживет до субботнего вечера.
— Теперь мне ясно: в том, что мы две ночи спали спокойно, никакой твоей заслуги нет. Я не вижу ни малейшей связи между твоим приездом сюда и двумя сутками без смертей — просто для тебя это оказалось счастливым совпадением! Но ты обманул нас и заставил поверить, что именно ты так стараешься для нашей безопасности. Что еще раз доказывает справедливость истины, которую нам тысячу раз повторяли в Германии: никогда не доверяй еврею!
— Но я и не говорил вам, что это моя заслуга! Я даже не...
— Ты нарочно пытаешься задержать меня здесь?! — взревел Кэмпфер, сузив глаза. — Мне кажется, ты делаешь все, чтобы помешать моей работе в Плоешти!
Куза не мог понять слов майора. Слишком быстро гот переходил от одной темы к другой. Этот человек безумен... И, судя по всему, безумен не меньше, чем сам Абдул Аль Хазред, когда писал свою знаменитую книгу «Аль Азиф». Как раз сейчас она и лежала перед ним на столе...
И тут в голову профессору пришла блестящая мысль.