Заставлю вспомнить Русь...
Шрифт:
— Ты полагаешь, дочь моя, что прожить жизнь, не поддаваясь на соблазны врага рода человеческого и свято блюдя заповеди нашего Спасителя, легко?
— Это намного легче, чем умом, трудом, кровью, потом добиться в земной жизни права на небесный покой и вечное блаженство в кругу предков. Чтобы занять достойное место на Небе, надобно не уронить на земле гордого имени русича, верша достойные его дела. Кем ты смог стать в земной жизни — тем останешься и на Небе! Почему жалкий раб, справедливо именовавшийся в Первом Риме говорящей скотиной, праздный бездельник, палец о палец не ударивший для блага сограждан, презренный трус, не проливший капли крови при защите родной земли, должны быть на Небе на равных с воином, честно сложившим голову на поле брани, со смердом и ремесленником, кормящими своим трудом державу, с князем или воеводой, не смыкающими глаз в заботах о своём народе? Лишь оттого, что все они в конце жизненного пути оказались одинаково безгрешными перед Христом? Одни, как рабы, потому, что даже при желании не могли нагрешить, другие потому,
Григорий молчал. Он обратил в истинную веру не один десяток киевских язычников, но этому обычно способствовали его громадный жизненный опыт, незаурядный ум и способность проникать в душу собеседника. Однако киевская княгиня не уступала ему ни в знании жизни, ни в уме, а в познании глубин человеческой сущности она, как женщина, превосходила самого Григория. Не противореча Ольге, он внимательно слушал, дабы лучше понять, какие твердыни духа княгини-язычницы ему предстоит исподволь сокрушить, чтобы добиться своей цели.
— Для чего боги дают каждому из нас при рождении свой народ, свою землю, если не для того, чтобы мы честно им служили и защищали, приумножали их славу и богатство, — снова зазвучал голос Ольги. — Устраниться от этого высшего предначертания человека на земле, презреть свой долг перед родным народом и державой, помышляя лишь о собственном безгрешии и будущей беззаботной жизни в раю, — это и есть самый страшный грех, который невозможно ни отмолить, ни избавиться от него покупкой индульгенции. Чего человек своим трудом и кровью добился на земле — тем ему и быть на Небе! Раб на земле останется рабом и на небесах, воин — воином, смерд — смердом, князь — князем. Поэтому я, начавшая свой путь великой княгини на земле, готова заживо сгореть на костре, чтобы вечно пребывать ею и на Небе! Я никогда не расстанусь со званием великой княгини.
— Дочь моя, у меня и в помыслах не было предложить тебе перестать быть великой княгиней. Я заботился об одном — чтобы ты, пребывая великой княгиней и женой Игоря, одновременно была избавлена от участи жертвы, долженствующей уйти в небытие в огне языческого кострища. Я хотел подсказать выход из твоего нелёгкого положения, однако уверен, что ты сама не раз приходила к нему в мыслях о собственной судьбе и будущем возможного сына-княжича.
— Человеку многое приходит в голову, когда он размышляет о своём будущем, и великие княгини не исключение. Поэтому скажи, какой ловкий ход может, по-твоему, избавить меня от долга повиноваться законам предков и сохранить при этом звание великой княгини?
— В этом мире человек подчиняется двум видам законов: законам страны, в которой живёт, и законам веры, которую исповедует. Если какой-то вид законов его не устраивает, он должен либо найти другую страну, законы которой были бы ему по нраву, либо изменить веру, избрав ту, которая отвечала бы его чаяниям. Для тебя, дочь моя, вполне приемлемы законы державы, великой княгиней которой ты являешься, однако ты не во всём согласна с законами веры, которую не выбирала, а приобрела при рождении. Кто помешает тебе уже самостоятельно, после здравых рассуждений избрать веру, которая в наибольшей мере отвечала бы твоим взглядам на мир и на собственное место в нём? Если ты считаешь себя вправе устанавливать законы, по которым должны жить десятки тысяч твоих подданных, почему ты не можешь найти законы, по которым хотела бы жить сама, и следовать им?
— Я не услышала от тебя ничего нового, Григорий. Действительно, мысль отречься от веры предков и стать христианкой не раз и не два приходила мне в голову. К счастью, я прочитала в книгах и услышала от тебя о многих поучительных случаях из жизни вероотступников, и некоторые из них крепко засели у меня в памяти. Помнишь кончину Мамелхвы Персидской, которую вы, христиане, причислили к лику своих святых? Она была язычницей, жрицей богини Артемиды, а её родная сестра — христианкой. Мамелхва не смогла устоять перед её уговорами и тоже приняла веру Христа, отрёкшись от прежней. Когда язычники увидели свою бывшую жрицу, появившуюся после крещения в белом одеянии, они забили её насмерть камнями, не тронув даже пальцем ни сестру Мамелхвы, ни других бывших с ней христиан. У меня нет желания разделить участь Мамелхвы, даже если твой патриарх объявит меня святой.
— История со святой Мамелхвой произошла в Азии шестьсот лет назад [9] , — ответил Григорий, — а мы живём в Европе и в другое время. В державе твоего мужа не преследуется ни одна религия, в Киеве свободно существуют и имеют свои молельные помещения христианская, иудейская, мусульманская общины. Ты слышала хоть об одном случае, когда женщина какой-либо веры пострадала на Руси из-за своих религиозных убеждений?
— Григорий, ты и я прекрасно понимаем, что Мамелхва пострадала от язычников не потому, что стала христианкой, а оттого, что прежде была не просто язычницей, а их жрицей. Чернь простила
9
Святая Мамелхва Персидская приняла мученическую смерть в 344 г. Ее память Православная Церковь отмечает 18 октября. (Примеч. автора).
— Выслушаю тебя с интересом, дочь моя.
— Твой интерес сразу угаснет, как только я назову имя человека, о котором намерена говорить. Это князь Аскольд, на могиле которого ты недавно молился. Вместе со своим побратимом и соправителем, князем Диром, он совершил немало победоносных походов, в том числе на Балканы и Византию. На Балканах русским дружинам пришлось помериться оружием с легионами Первого Рима, и внуки Перуна обратили в бегство сынов Христа [10] . Во Втором Риме дружины Аскольда и Дира стояли под стенами Константинополя, и лишь благодаря буре, разметавшей и частично потопившей русский флот, ромеям удалось склонить Аскольда и Дира к заключению мира, одарив их с дружиной щедрой данью. И после всего этого князь Аскольд принял христианство! Как должны были чувствовать себя его воины, свято верившие, что языческий Перун намного могущественнее христианского Иисуса, а его покровительство делает их непобедимыми? Князь, водивший их в сражения с именем Перуна, провожавший вместе с ними на Небо души друзей-побратимов, павших в боях с христианами, вдруг изменил святым для себя понятиям и принял веру вчерашних и, возможно, завтрашних врагов! Они Аскольду этого не простили, как заодно и бездействие князя Дира, который, по их представлениям, должен был призвать к ответу соправителя-клятвоотступника и сурово покарать его. Что случилось дальше, ты знаешь без моего рассказа.
10
Во время похода на Балканы дружины князей Аскольда и Дира имели ряд успешных сражений с войсками Римского Папы Николая I. (Примеч. автора).
— А дальше роль толпы черни, расправившейся с азиатской Мамелхвой, на Руси сыграл новгородский князь Олег, приплывший к Киеву с дружиной викингов. Он правильно рассчитал, что ни киевская дружина, ни горожане не встанут на защиту своих князей, потерявших их доверие и уважение, и действовал дерзко и решительно. Он оказался прав — киевская дружина и горожане без сопротивления признали его своим князем, тем более что Олег ещё в Новгороде заблаговременно объявил себя внуком Перуна и подтвердил это в Киеве. А последующая его деятельность, направленная на защиту Руси и рост влияния её стольного града, заставила смириться с князем-захватчиком и тех киевлян, что поначалу отнеслись к пришлому новгородцу с неприязнью. Согласен, дочь моя, что судьба князя Аскольда во многом схожа с судьбой святой Мамелхвы Персидской. Однако ты забываешь, что Аскольд был князем, одним из двух соправителей Киева и подвластных ему земель, полководцем, известным всей Европе, а ты — великая княгиня, жена своего мужа, владыки Русской земли, скрытая для большинства простых русичей тенью великого князя. Поэтому принятие тобой христианства не вызовет столь резкого неприятия и отчуждения ни со стороны дружинной и боярской знати, ни со стороны народа, а при определённом стечении обстоятельств и вовсе может пройти незамеченным. Зато после перемены веры ты навсегда забудешь о костре, на котором могла бы заживо сгореть вместе с погибшим или умершим мужем.
— Заботясь лишь о спасении собственной жизни, я могу принять христианство хоть сегодня, и это событие вряд ли будет замечено на Руси, если не считать пересудов в великокняжеском тереме и в двух-трёх десятках воеводских да боярских усадеб. Но уверена, что этот поступок станет опасным оружием в руках моих врагов, которые при удобном случае используют его против меня. Например, после кончины великого князя они могут добиться полного отстранения от власти его вдовы-христианки, сохранив, однако, ей звание великой княгини и доверив воспитание княжича-наследника до занятия им стола великих киевских князей. Не сомневаюсь, что это вполне устроило бы многих женщин — великих княгинь, желающих избежать лишь общего с мёртвым мужем погребального костра. Но умная женщина, помышляющая не только о спасении собственной жизни, но и об удержании в своих руках всей полноты ранее достигнутой ею власти даже после кончины мужа, должна принять христианство совсем по-другому. Ты, Григорий, знакомый с хитросплетениями жизни и коварными интригами при дворах ранее живших и ныне здравствующих владык, должен придерживаться такой же точки зрения.