Застекленная деревня
Шрифт:
Эдамс сказал, что сразу же выехал из Кадбери. Было не позже тридцати пяти минут третьего. Шел сильный дождь, и он потерял некоторое время, когда «дворник» на ветровом стекле заклинило и ему пришлось остановиться, чтобы исправить его. Прибыв в дом тети, он обнаружил там Берни Хэкетта и других, стоящих над мертвым телом Фанни Эдамс.
— И вы не догадываетесь, мистер Эдамс, что ваша тетя имела в виду?
— Нет. Она обычно вызывала меня только по поводу своих контрактов, и я думал, что так было и в тот раз. Мне и в голову не приходило, что это может быть связано с ее убийством, пока вы об этом не упомянули. Я и теперь думаю, что речь шла о контракте или каком-то деловом вопросе. Не вижу причин предполагать иное.
Когда Феррис Эдамс и судья Шинн вернулись в прежний статус, Эмили Берри подтвердила показания Эдамса. Для двойной роли присяжного-свидетеля жена лавочника нарядилась в цветастое шелковое платье, широкополую соломенную шляпу и белые перчатки до локтей, но ее суровые готические черты, простая прическа с узлом на затылке, напряжение отягощенной беременностью фигуры придавали ей облик манекена в витрине универмага.
Она говорила резким тоном, не сводя глаз с Джозефа Ковальчика. Если дать ей в руки вязанье, а на месте Ковальчика поместить гильотину, подумал Джонни, получится вылитая гражданка Дефарж. [31]
31
Дефарж — персонаж романа Чарлза Диккенса «Повесть о двух городах», фанатичная и злобная французская революционерка.
— Тетушка Фанни попросила меня передать сообщение Феррису Эдамсу, так как знала, что его контора находится в одном доме с приемной доктора Каплана. Не то чтобы мне нравились типы вроде Эверетта Каплана — он ведь брат Морри Каплана, который заведует кинопрокатом в Кадбери, а вы знаете, что там показывают, — но все говорят, что он лучший дантист в этих краях. Конечно, если бы не дети… Я посадила их в седан в начале первого — Дики, Зиппи, Сьюки и Уилли… Не знаю, почему Питер не мог избавить меня от этой работы, — ему приспичило оставаться дома и возиться с грузовиком, который обошелся в три тысячи долларов и вечно ломается, а в результате мне пришлось везти четырех озорников целых двадцать восемь миль туда и обратно!
— Будьте так любезны, миссис Берри… — начал Феррис Эдамс.
— Я ведь даю показания, верно? Мне кажется, если свидетелю есть что сказать, его должны выслушать!
— Да, если свидетель будет выступать по делу, — заметил судья Шинн.
— Я сейчас к этому перейду, если вы перестанете меня перебивать, — сурово промолвила Эмили Берри. — Ну, я приехала в Кадбери около часа и была вынуждена карабкаться на четвертый этаж в ваш офис, мистер Эдамс, — хотя там есть лифт, дети потребовали идти пешком. Если бы они вели себя нормально, мне бы не пришлось…
— Вы обнаружили мою дверь запертой и написали мне записку… — с отчаянием в голосе произнес Эдамс.
— Да, и сунула ее под дверь. Потом мы спустились к доктору Каплану — нам назначили прием на час, но мы опоздали, и его медсестра была недовольна. Ничего, я тоже сказала ей пару слов! Приходится следить за зубами детей — они постоянно прибегают в лавку и едят невесть что. Мы освободились только после трех…
— Мой телефонный звонок, — со вздохом напомнил Эдамс.
— Разве я это упустила? Вы позвонили мне в приемную дантиста около половины третьего и сказали, что нашли под дверью мою записку, а я передала вам сообщение от тетушки Фанни. После трех мы отправились на новую автостоянку за Биллингс-Блок, где берут тридцать пять центов в час, а это просто безобразие. На улицах абсолютно негде припарковаться…
— Вы усадили детей в машину и выехали назад в Шинн-Корнерс, — прервал ее Эдамс. — В котором часу, миссис Берри?
— Господи, откуда мне знать? И вы бы не знали, если бы вам пришлось отпирать автомобиль, сажать в него всю компанию и выезжать со стоянки задним ходом, покуда десятилетний мальчишка колотит свою шестилетнюю сестру, а малышня вопит и пытается влезть к вам на колени…
— Когда вы вернулись домой, миссис Берри?
— Как я могу на это ответить? И почему я вообще должна отвечать? — неожиданно резко осведомилась Эмили Берри. — Кого здесь судят? Какая разница, где и когда я была? Очевидно, я вернулась в начале пятого — деревня уже ходуном ходила из-за этого ужасного бродяги, забившего до смерти тетушку Фанни…
— Протестую!
— Но ведь это сделал он, верно? По-моему, здесь слишком много суеты из-за того, что всем и так известно. Конечно, его нужно судить и так далее, но, если хотите знать мое мнение, он заслуживает, чтобы его просто вздернули, как у нас делали раньше. Моя бабушка говорила мне, что ее дедушка видел собственными глазами, когда был мальчиком…
Последние замечания не вычеркнули из протокола, но Энди Уэбстер благоразумно отказался от перекрестного допроса. Судья Шинн постучал штопальным «грибом» тетушки Фанни и объявил перерыв до десяти часов завтрашнего утра.
Впоследствии судья говорил, что это казалось единственным способом положить конец показаниям Эм Берри.
Джозеф Ковальчик покидал дом тетушки Фанни, вцепившись в руку констебля Хэкетта и бросая взгляды через плечо. Его бледные губы шевелились, словно он твердил самому себе нечто важное. Берни Хэкетт сказал, что Ковальчик, должно быть, говорил по-польски.
Вечером, когда Милли Пэнгмен убрала посуду после обеда и побежала домой, судья и его четыре гостя сидели в кабинете с бренди и сигарами, посмеиваясь над первым днем процесса. Судья Шинн составил список ошибок и нарушений, занимающий несколько страниц, и юристы изучали его, как нашкодившие мальчишки. Ашер Пиг заявил, что освещал в прессе немало судов над убийцами, будучи репортером в Бостоне и Нью-Йорке, но данное дело займет главнейшее место в его перечне.
— Вы, джентльмены, будете увековечены в анналах вашей благородной, но лишенной юмора профессии, — говорил редактор, размахивая стаканом бренди, — как пионеры нового направления в юриспруденции — судебного процесса в виде остроумной музыкальной комедии, которая наверняка станет хитом в ваших пыльных юридических талмудах.
— Это было бы забавно, Аш, если бы не два обстоятельства, — сказал судья.
— Какие?
— Тетушка Фанни и Джозеф Ковальчик.
Когда они возобновили разговор, в нем уже не звучали юмористические нотки.
— Я хочу, Феррис, чтобы вы продолжали расспрашивать каждого вашего свидетеля, — говорил судья Шинн, — об их передвижениях в субботу. Это идея Джонни, и она может кое-что нам дать.
— Но зачем, судья? — спросил Феррис Эдамс. — Вы всерьез подозреваете одного из ваших соседей в убийстве тетушки Фанни?
— Я никого не подозреваю. Все, что мы делаем, — это хватаемся за шанс проверить каждого, находящегося в поле зрения, с помощью этого шутовского процесса. Точно такую же проверку перед предъявлением обвинения произвела бы полиция и прокуратура штата.