Застенчивый мотив крови
Шрифт:
— Все кавказские мужчины умеют стрелять, — заявил Максуд, даже не моргнув, — и еще кавказские мужчины терпеть не могут, когда их вечно упрекают, ругают и унижают. Рано или поздно это должно было закончиться. Я решил поставить точку.
— Подожди, — попросил Зайцев, — если это из-за квартиры, то не нужно торопиться. Мы купим молодым другую квартиру. Там все будет нормально. Ты можешь оставаться и жить в своей квартире сколько хочешь.
— Нет, — гордо возразил Максуд, — мы ее разменяем и поделим. Так будет справедливо.
— Что с тобой происходит? —
— Так и есть. Я стал другим человеком. Хочу заметить, что изменился в лучшую сторону. На следующих выборах в академию будут обсуждать наши с Альтманом кандидатуры на выдвижение в члены-корреспонденты, — добавил Намазов.
— Я уже слышал, — кивнул Зайцев, — но почему в паре с этим евреем? Это вызовет нехороший резонанс.
— Во-первых, он мой самый большой друг, — пояснил Максуд, — а во-вторых, умный еврей, который давно должен был стать академиком.
— Если будешь так говорить, то он действительно станет академиком, а ты останешься обычным профессором, — зло заметил Вениамин Платонович.
— И это будет справедливо, — улыбнулся Намазов.
— Теперь я понимаю. Это твоя рана сделала тебя таким развязным и наглым. Наверное, слишком много уколов, — покачал головой Зайцев. — Ничего. Это пройдет.
— Никогда не пройдет, — торжественно заявил Максуд. — Ладно. Не будем делить квартиру. Я заберу свои вещи и навсегда оттуда съеду. Ведь она была вашей, и вы подарили ее своей дочери. Пусть квартира останется в вашей семье. Мне ничего не нужно.
— Ты собираешься бросить свою жену накануне свадьбы своей дочери? — разозлился Зайцев. — Ты совсем сошел с ума?
— Нет. Я только сейчас стал абсолютно нормальным человеком. Если моей дочери нужен отец на свадьбе, то она мне об этом скажет сама. А если не нужен, то меня там не будет.
Вениамин Платонович развел руками и медленно пошел к выходу. Уже у дверей обернулся.
— Наверное, ты просто влюбился, — предположил он, — нашел себе молодую аспирантку и влюбился. Так иногда бывает с мужчинами после сорока. У меня тоже так было. Но я успокоился и остался в семье.
— Нет, — радостно заявил Намазов, — я ухожу не потому, что влюбился. Хотя вы абсолютно правы, я действительно влюбился. Но я ухожу потому, что не хочу и не могу жить с вашей дочерью. И не собираюсь с ней жить больше ни одного дня.
Зайцев вышел из кабинета, хлопнув дверью. Он позвонил дочери.
— Твой муж окончательно свихнулся, — сказал он, — видимо, ему там сильно досталось. Он договорился до того, что собирается разводиться прямо сейчас и вообще отказывается от вашей квартиры. Сказал, что ему ничего не нужно. Он влюбился и хочет от тебя уйти.
— Я ему покажу, — зло произнесла Лариса, — мы еще с ним будем судиться. Пока суд нас не разведет.
— Дура, — разозлился отец, — какой суд? Он бывает только в тех случаях, когда у вас несовершеннолетние дети. Или есть имущественные споры. Арина уже давно совершеннолетняя, а квартиру и все имущество он оставляет тебе. Какой суд в этом случае?
Лариса перезвонила
— Ты что себе позволяешь? — закричала она. — Что ты вытворяешь? У моего отца больное сердце, диабет. Что ты ему наговорил? Тебе не нужна наша квартира? Очень хорошо. Уберешься ночевать на улицу, на вокзал, к своему другу Альтману, которого ты любишь больше своей единственной дочери. Я не дам тебе развода.
— Делай что хочешь, — радостно заявил Максуд, — я просто от тебя ухожу. Прощай.
— Я напишу жалобу в академию, в министерство, — нервно произнесла она. — Тебя никуда не выберут. Выгонят с работы за аморалку.
— Какая аморалка? — рассмеялся он. — Наш президент недавно развелся. Почему мне нельзя разводиться? Я ведь не президент.
— Ты негодяй, который погубил мою жизнь, — со злостью произнесла Лариса.
— Это я уже слышал много раз. Передай Арине, чтобы сама позвонила мне и пригласила на свадьбу. Иначе я просто не приду. И запомни, что я приду не один…
— Ты приведешь на свадьбу свою пассию, — упавшим голосом произнесла Лариса. — Ты посмеешь сделать такое?
— Нет. Я не думаю, что это правильно. Но на свадьбу приедут еще и мои родственники из Дагестана. Если, конечно, Арина хочет, чтобы я присутствовал там.
— У нее нет другого отца, — патетически воскликнула Лариса. — Я всю жизнь отдала тебе и ей. Никогда тебе не изменяла, всегда хранила наш семейный очаг и получила в свои годы развод. Тебе не стыдно?
— Нет, — ответил он, — мы жили с тобой только первые несколько лет. А потом была не совместная жизнь, а совместный ад. В котором ты выступала в роли мучителя. Нужно было давно закончить наши отношения, но я не решался. А теперь понял, что все это глупые условности. Жизнь так коротка, что нельзя откладывать радости на завтрашний день. Ведь мы не знаем, каким он будет. Поэтому я ухожу. Это даже не обсуждается. Можешь писать, жаловаться, угрожать, кричать, орать, возмущаться. Я все равно уйду.
— Послушай, Нама… послушай, Максуд, так нельзя. Это неправильно. Мы прожили вместе столько лет…
— Мы мучились столько лет. До свидания, — он положил трубку и улыбнулся.
Вечером он привез Майе еще один букет цветов и маленькую коробочку с кольцом.
— Что это? — спросила она.
— Хочу сделать тебе предложение, — сказал Максуд. — Мне только сорок девять лет. Я не очень молодой, но говорят, что подающий большие надежды доктор наук. Ты согласна выйти за меня замуж?
— Дурацкий вопрос, — улыбнулась Майя, — я мечтаю об этом с момента нашего знакомства. И даже необязательно регистрироваться, если ты не хочешь. Самое важное, что мы будем рядом друг с другом. И больше мне ничего не нужно. Но коробочку отдай мне… Это кольцо мне понравилось, — добавила она с неподражаемой улыбкой, перед тем как броситься к нему в объятия.
Через шесть месяцев Максуд Намазов был избран членом-корреспондентом Академии наук. Вместе с ним был избран и Леонид Альтман. Еще через два года Намазов стал директором института, а Альтман — его заместителем по науке.