Затаив дыхание
Шрифт:
— То есть я теперь бесплодна? — уточнила Милли.
С той минуты, когда перед их машиной выскочил джип, ее не покидало ощущение, что кто-то «перевел стрелки», и поезд ее жизни пошел по тупиковой ветке.
— Этого я не говорил, миссис Миддлтон, — возразил хирург.
Он сидел за широченным старинным столом и слегка поворачивался в кресле из стороны в сторону. Ему было лет сорок пять или около того. Пальцы толстые, кожа на тыльной стороне рук гладкая и блестящая, словно после ожога, тем заметнее на ней черные волоски. Джек был бы рад, если бы хирург ему понравился, но совладать с неприязнью не мог.
— Страшное слово
— Ну, смысл тот же, — отрезала Милли.
Важные персоны не вызывали у нее трепета, ведь она могла проследить свою генеалогию аж до Уильяма Руфуса [50] : в его свите, за спинами самых приближенных вельмож, маячил некий Генри Дюкрейн. Но Джек уловил нотку ужаса в ее голосе.
— Не совсем, — отозвался врач.
Наступило молчание. Милли съеживалась на глазах.
50
Вильгельм II по прозвищу Руфус (1056–1100) — третий сын Вильгельма Завоевателя; правил Англией с 1087 г.
— На эту попытку у нас ушел целый год, — обронила она.
Врач перевел взгляд на Джека:
— У вас часто или хотя бы регулярно происходили половые акты с полным проникновением?
— Достаточно часто, — сгорая от смущения, выдавил Джек.
— Такое бывает, и нередко, — врач надел очки в тонкой металлической оправе. — Как вам, вероятно, известно, по неустановленным пока причинам количество сперматозоидов в семенной жидкости за последние годы сократилось.
— Из-за пестицидов, — глядя в пол, проговорила Милли.
— Или из-за слишком тесных джинсов, — добавил врач, глядя на Джека поверх овальных очков, — ни дать ни взять директор школы, заподозривший неладное.
— Тесных джинсов не ношу, — буркнул Джек.
— Люди считают, что произвести на свет потомство — легче легкого, все равно, что купить гамбургер или машину. А на самом деле, хотя уровень материнской и детской смертности сильно сократился…
— В богатых странах, — вставила Милли.
— Совершенно верно, — со знанием дела согласился доктор: очень многие пациенты приезжают к нему в клинику в длинных лимузинах. — Однако, и тут все отнюдь не просто.
— Есть нам смысл подавать в суд? — уже обычным деловитым голосом спросила Милли. Она держалась просто замечательно.
— В суд? — врач заметно встревожился, что само по себе было приятно.
— Да, на водителя автомобиля, помешавшего нам продолжать движение; мы чудом избежали аварии. Тот водитель и виновен в рождении мертвого плода.
— Столкновения, однако, не произошло, так?
— Так, но нас бросило на бордюр. Мы опаздывали, и муж немного торопился.
— Как бы то ни было, миссис Миддлтон, у вас нет прямых доказательств, что именно это происшествие явилось причиной смерти вашего ребенка. Наши внутренние органы — мозг или матку — ремнями безопасности зафиксировать невозможно; при толчке они продолжают движение вперед, а скорость транспортного средства значительно увеличивает их вес. Полагаю, ваш ребенок погиб вследствие травмы головы от удара о стенку живота, жестко закрепленного ремнем. Однако суд вряд ли сочтет все это убедительным доказательством вины второго водителя.
Зазвонил телефон, врач взял трубку. Милли и Джек пустыми глазами посмотрели друг на друга и уставились в окно. Небо уже почти прояснело. Из просторного кабинета был прекрасно виден стадион «Лордз»: веселые дюжие парни беспечно сражались в крикет. Время от времени доносились негромкие щелчки — удары битой по мячу. Муж немного торопился, сказала Милли; может быть, стоит возразить? Джек точно помнил, что скорость была не больше тридцати миль, но само происшествие из памяти почти стерлось — кроме жуткой картины: огромный капот, вдруг выросший прямо перед их бампером. Врач закончил разговор и стал вертеть в пальцах серебристую шариковую ручку. К доске объявлений был прикноплен листок, алыми печатными буквами предупреждавший о «Проблеме 2000»; катастрофа обернулась пшиком, и спустя полгода устрашающие фразы казались глупыми, но на общем безнадежном фоне почему-то немного обнадеживали. Джеку вспомнился концерт в «Куполе», его мегашанс и — провал.
— А вы, мистер Миддлтон, чем занимаетесь?
— Я композитор.
Врач оживился:
— Вот как? И что вы сочиняете? Надеюсь, не поп-музыку?
— Нет. Современную. С разнообразными скрипами и скрежетом.
— Очень интересно! Я большой поклонник Берио [51] . А вы как к нему относитесь?
У Джека возникло странное чувство, что эскулап обставил его по всем статьям: сначала поковырялся во внутренностях его жены, а теперь как бы между прочим сообщает, что он — знаток Берио.
51
Лучано Берио (1925–2003) — итальянский композитор-авангардист.
Джек неторопливо кивнул и произнес:
— Весьма хорош.
— Других в Италии просто нет. Раньше я думал, что Лигети [52] тоже итальянец, но он, оказывается, румын.
Такой возможности поставить собеседника на место Джек упустить не мог.
— Венгр, — сказал он и, терпеливо вздохнув, добавил: — Формально, по месту рождения.
К его разочарованию, врач признал свою оплошность лишь едва заметным кивком головы.
— Не пойму, отчего иссяк музыкальный источник в нашей любимой Италии. Были же там и Верди, и Пуччини. Я сам играю на трубчатых колокольчиках.
52
Дьёрдь Шандор Лигети (1925–2003) — венгерский композитор-авангардист, педагог; его музыка использовалась в фильме Стэнли Кубрика «2001: Космическая одиссея».
Милли прикрыла лицо руками, хотя плакать не плакала.
— Не знаю, как жить дальше, — вполголоса сказала она, ни к кому не обращаясь. — Мне не на что надеяться.
Из клиники они вышли рука об руку, провожаемые взглядами смуглых мужчин в солнечных очках с зеркальными стеклами; в центре этой группы стояла женщина в чадре, скрывавшей ее лицо. За плечами у Джека висел рюкзачок с вещами Милли. На стадионе «Лордз» раздались аплодисменты. Мать с новорожденным в переносной люльке усаживалась в серебристо-черную «ауди» с откинутым верхом. Позади кабриолета урчал на нейтралке «ягуар»; из него, весело хохоча, не без труда вылезла беременная, на сносях, пассажирка.