Затаив дыхание
Шрифт:
— Пойду, посмотрю крикет, — неожиданно заявила Милли.
— Да? Не лучше ли поехать прямо домой?
— Хочется чего-то нормального.
— Не уверен, что крикет вполне нормален, — заметил Джек, — но, коли мы оба свободны…
— Разве? А что ты наметил бы на тот день, когда я вышла бы из роддома?
— Я же сказал, мы оба свободны.
Наблюдая за матчем, Джек размышлял о том, где именно он совершил ошибку. Его преследовало чувство, что над их жизнью теперь нависла зловещая тень. Некое проклятие. Так на рентгеновском снимке темнеет силуэт опухоли. В давние времена — или если бы они были американцами — они молили бы Бога об укреплении духа и о прощении. О прощении? За что? За чрезмерную беспечность, вот за что. Невеликий грех.
Вы
Он понимал, почему Милли не хочет возвращаться домой. Дело не только в том, что дом насквозь пропах краской (строители, сантехники и электрики теперь превратились в маляров и дизайнеров), главное — там нет того, что должно было быть. Нет Макса. Нет его в той комнате, которая была отведена под детскую. Они с Милли заранее договорились, что если имена Макс или Пиппа почему-либо не подойдут, через несколько дней их можно будет поменять. Имя должно соответствовать ребенку. Теперь ребенка не стало, имя превратилось в фантом, в каллиграфическую надпись на маленькой пластмассовой урне с пеплом, который они когда-нибудь потом рассеют по вересковому лугу Хита или по угодьям Уодхэмптон-Холла. Впрочем, окончательно они еще ничего не решили. Урна стояла в глубине шкафа, завешанная платьями Милли. Джек порой открывал шкаф, брал урну в руки и смотрел на содержимое. Пепел в точности такой, как зола, которую садовник Грэм разбрасывает вокруг розовых кустов, слив и персиковых деревьев в оранжерее Холла. Пепел не был просеян, в нем попадались твердые кусочки. Крохотные обломки костей.
Они следили за ходом матча. Игра успокаивала, вызывала дрему. Солнце грело деревянные сиденья; на фоне синего неба вид ярко-зеленого поля, деревьев и одетых в белое игроков действовал умиротворяюще. Висевший в воздухе чуть слышный запах льняного масла, смешанный с ароматом шоколадного кекса и нагретой солнцем травы навевал забытье. Шел практически первый матч сезона, играли команды известного крикетного клуба МСС. Зрителей было не очень много, и лишь небольшая группка в широкополых соломенных шляпах, сидевшая в дальнем конце той же трибуны, бурно выражала свои чувства — явно под влиянием выпитого пива.
Et in Arcadia Ego [53] , мелькнула тоскливая мысль. Давным-давно, в Хейсе он пошел со старшим братом Денни на крикетный матч. Была суббота, солнце светило вовсю, из стоявшего между ним и Денни транзистора несся голос Сэнди Шоу [54] … Внезапно музыку прервал экстренный выпуск последних известий: только что убили Бобби Кеннеди, сообщил диктор. Сколько же тогда ему было лет? Шесть? Семь? Он помнит все, как будто это случилось на прошлой неделе. Денни, длинноволосый парень на целых десять лет старше Джека (именно поэтому родители всегда казались Джеку старше родителей его сверстников), вдруг, к великому изумлению младшего братишки, разрыдался. Лишь недавно Джека осенило: наверно, брат оплакивал не гибель Бобби Кеннеди, а слепоту матери в результате несчастного случая; заводская авария произошла примерно за год до их похода на крикетный матч.
53
«И (даже) в Аркадии я (есть)» — тема нескольких картин французского художника Николя Пуссена (1594–1665), благодаря которому фраза вошла в широкий оборот. Эту надпись пытаются прочесть на саркофаге аркадские пастухи; «Ego», то есть «Я», символизирует смерть, посещающую даже идиллический край невинных наслаждений.
54
Сэнди Шоу (наст. имя Сандра Энн Гудрич; р. 1947) — английская певица, победительница конкурса песни Евровидение 1967 г.
Порой Джеку казалось, что в своем творчестве он пытается определенным образом зафиксировать ту минуту, собрав все ее разнородные элементы в единое взаимосвязанное целое.
— Ты как, ничего? — сжимая Милли руку, спросил он.
Она высвободила руку, положила себе на колени и сказала:
— Конечно, нет. Поверить не могу, что такая нелепая случайность может разрушить всю жизнь.
— Вообще-то люди время от времени даже погибают, — неуверенно пробормотал Джек.
Хотя на дворе был июнь, солнце изрядно напекло ему голову.
Милли удивленно посмотрела на него:
— Господи, ты, случайно, не забыл? Тут тоже кто-то погиб.
Расстроенный собственной бестактностью, Джек замолчал.
Игра на площадке тем временем продолжалась, и негромкие щелчки — удары битой по мячу, — ропот и всплески аплодисментов переплетались у него в голове, сливаясь в некие музыкальные фразы. Он забыл темные очки, приходилось постоянно щуриться, и у него уже ныли щеки.
В конце концов, оторвавшись от ткавшегося у него в мозгу музыкального полотна, он сказал:
— Я где-то читал, что беременность — дело случая, чистая лотерея. Главное, что у нас есть хоть какой-то шанс. А если нам повезет, все вернется в свою колею.
Но — выше головы не прыгнешь; ему стало ясно, что достучаться до Милли он не в силах. Вместе с болельщиками она похлопала после «четверки» [55] бэтсмена, потом едва заметно пожала плечами. Вот и весь ответ.
55
«Четверка» — удар в крикете, за который бэтсмен — игрок, отбивающий мяч, — получает четыре очка.
Позже, когда они уже ехали на такси домой, она сказала:
— Возможно, тот твой сон про горящий шкаф для бумаг был нам предостережением.
Уходя со стадиона, Милли снова всплакнула; глаза у нее покраснели, будто после бассейна: она каждую неделю ходила в фитнес-клуб возле своего офиса в Сохо, а потом плавала в бассейне.
— И еще сон про лису в клетке. Может, это вообще один и тот же сон?
Джек мотнул головой:
— Нет, разные сны. Разные.
И перевел взгляд на мелькавшие за окном автомобили и фигуры прохожих.
Стоит только начать врать, тут-то зловещая тень и возникает. «Тут-то она и возникла», — повторил он про себя.
Глава четвертая
Пять лет спустя, через два дня после концерта в Кенвудском парке, Джек слушал у себя в кабинете «Spiegel im Spiegel» Пярта — образец для изучения минималистской лирической музыки, снискавший, тем не менее, большую популярность среди образованной публики. Эта пьеса неизменно действовала на Джека умиротворяюще: только фортепьяно и скрипка, снова и снова зеркально воспроизводящие друг друга, только ветер и капли дождя, все очень просто, бесхитростно и неизменно возвращается к ноте ля. Мощные колонки «Боуз» точно передавали звук, включая тончайшие, еле различимые нюансы, вплоть до шороха и стука педали фортепьяно. Невероятно красиво. Сидя за роялем, Джек наскоро записывал приходившие в голову идеи, поспешно чиркал по нотным линиям, похожим на тонюсенькие проволочки, соединяющие одно внутреннее ухо с другим. Эти внутренние проволочки иногда напоминали ему забор из колючей проволоки; стоит такой забор среди бескрайней, поросшей травой и продуваемой ветрами равнины, к примеру, в Монголии, и цепляет все подряд. Порой даже обрывки целлофана. И они сгодятся.
Потом он сел у мансардного окошка в уютное мягкое кресло и стал смотреть на просторы Хита. Все у него есть — и нет ничего. Он не нуждается в средствах и, следовательно, может не обременяться уроками, однако подающих надежды учеников он все же берет, просто чтобы быть в курсе событий и в этой области; одна такая ученица вот-вот приедет. После взрывов в метро месяц назад эта пугливая таиландка купила себе велосипед, который то и дело выходит из строя. Она именно так и выражается: «выходит из строя». Разве может столь простенький механизм выйти из строя? На самом деле у девушки то колесо спускает, то цепь слетает. Поэтому она регулярно опаздывает.