Затаившиеся ящерицы
Шрифт:
Мне снова стало жутко. А вдруг её мучители притаились где-то неподалёку и сейчас наблюдают? Что если и меня… С трудом переводя дыхание, я огляделась по сторонам и прислушалась. Нет, всё тихо, вокруг никого, только лес…
Она снова мучительно застонала и умоляюще посмотрела на меня. В глазах блеснули странные искры, и даже почудилось: тёмно-карие… Я пригляделась к ней внимательнее. Попыталась почему-то представить, как она выглядела бы в одежде, не привязанная в таком унизительном виде здесь, в глубине этого страшного, погружающегося во тьму леса. Но время шло, и нужно было что-то предпринимать.
– Подожди, сейчас я тебя
Стараясь не причинить боли, я отлепила скотч от ее губ. Они были тонкие, почти как у меня, но чувственные, с едва уловимой наглостью, припухшие, в крови, с синеватыми следами укусов.
– Развяжи… – чуть слышно прошептала она, едва почувствовав, что может говорить.
Я попыталась расслабить узел, стягивавший концы толстых верёвок, но он оказался словно из камня. Ножа, чтобы просто его перерезать, у меня не было. Никакой велоаптечки с ключами и отвёртками, как в детстве, в современных байках тоже, к сожалению, не предусмотрено.
– Не получается… Не знаю, что делать, – в панике проговорила я, отступая, чувствуя головокружение… и наконец поняв, что за запахами от неё на меня повеяло – мочой, потом, запёкшейся кровью и застывшим ужасом, и ещё чем-то мерзким, терпко-горьковатым…
– Попробуй ещё, ну, пожалуйста! Не уходи, попробуй ещё! – стонет она жалобно, но мне кажется, что при этом едва уловимо улыбается, и кажется даже, что как-то кривовато, с каким-то упоением своим страданьем.
Кажется, этим пахнет прямо изо рта!.. Запах размороженного, слегка пропавшего мяса. Интуитивно, теоретически догадалась: сперма.
Преодолевая отвращение, я снова подошла к ней почти вплотную и нагнулась проверить, насколько туго связаны ее ноги и нельзя ли ослабить верёвку хотя бы в каком-нибудь месте. Почти у самых лодыжек она оказалась не очень плотно пригнанной к телу, и я изо всех сил потянула шершавую петлю на себя. Девушка, почувствовав некоторую свободу, переступила с ноги на ногу, и кольцо, сжимавшее её щиколотки, шевельнулось и упало вниз.
– Попробуй теперь эти, выше! – её тон сразу стал обрадованным, уверенным, даже требовательным, голос низкий, грубоватый. Меня мутило от пряно-горького зловония, чувствовалось что-то неприятное, странное, как будто я прикасалась к отвратительной жабе.
Я провела ладонями вверх по недлинным, липко-гладким ногам девушки. Она не холодная, не дрожит, слабо дёргается, часто дышит, облизываясь, сухо плюётся… Нащупала верёвку, охватывающую широкие бёдра. Рванула с силой, потом ещё и ещё, и вдруг, в каком-то диком порыве, резко выпрямилась, ничего не соображая от нахлынувшей темноты, и впилась ртом прямо в её искусанные кем-то губы.
* * *
Она просто ничего не могла сделать. Когда начинала кричать, я снова закрывала её рот своим, и с силой размыкала языком сопротивляющиеся склизкие липкие губы. Она пыталась вырываться, и чуть ослабленные её резкими движениями путы дали мне возможность просунуть руки между ней и шершавой корой старого дерева. Крепко обхватив её тело одной рукой, другой я довольно грубыми движениями пыталась развести в стороны плотно сжатые ноги жертвы.
– Ну я же всё равно… всё равно это сделаю, – я почти задыхалась… я чувствовала, с одной стороны, свою случайную и полную власть над этим человеческим существом, а с другой – не могла понять, зачем всё это… в висках ноющая боль, как от большого глотка неразбавленного виски и так и стучит какое-то нелепое словосочетание: языковые игры – ведь мне жаль бедняжку, я хочу её отпустить, хочу её спасти, хочу её…
– Не трогай меня, тварь, сука, я сейчас… вот тогда ты, шваль, посмотришь, когда я тебя сюда привяжу!.. – я дала своей пленнице возможность немного выговориться, в то время как сама, став на колени, прикасалась губами и языком к вздутым багровым полоскам на её ногах. Я представила, как снова и снова опускался на эту плоть тонкий, свистящий в воздухе прут, и после каждого удара оставались эти следы, похожие на длинных красных червяков.
Не знаю, как в моих руках очутилась сломанная ивовая ветка – помню только хлёсткий звук и страшный её визг, когда я угодила прутом по какому-то особенно чувствительному месту. А сразу же после этого, не давая ей прийти в себя, я упала на колени к ее ногам – ещё сама не понимая: просить прощения или наоборот с коварством…
Вряд ли её громкий, безумный крик вывел меня из моего одержимого состояния – только почувствовав на пальцах влажное тепло, кровь или не кровь непонятно, я, словно очнувшись от кошмара, дёрнулась назад. Отрезвление наступило мгновенно.
– О господи, что я наделала… Прости меня!.. – Я хотела заглянуть в глаза девушке, чтобы она увидела мои и поняла: я – другая, я – не та, которая всё это с ней сотворила! – но они были закрыты, и в сумерках темнели страшными чёрными провалами. Она молчала.
«Чёрт, я что, её убила?!! От этого умирают?!.» – мои ладони вспотели, а руки тряслись, но я собрала все оставшиеся силы и вновь принялась отчаянно развязывать путы, обвивающие тело теперь уже моей несчастной жертвы.
* * *
В тот первый раз ничего не произошло. «Надо было тогда сразу тебя выгнать», – заявил он мне по этому поводу – пять лет спустя. Я знаю, знаю. Всё было не так. Всё не так и теперь. И если бы я стала хоть чуточку великодушнее, я бы бросилась прочь, на край земли, подальше, чтобы только больше никогда не причинить ему боли. Ведь я и сейчас люблю его!
Всю ночь, лёжа в опасной близости, я стойко отражала его нападения. Не столько потому, что кроме него и меня в комнате присутствовали не вполне на тот момент адекватный Логинов и забредший на огонёк некто Фёдор, сколько оттого, что казалось: если позволить себе (не ему, а себе!) что-то сейчас, тоненькая ниточка может оборваться. А ведь ничего ещё толком между нами не началось… Было жаль. Просто жаль. И я отчаянно сопротивлялась.
– Ну что же ты… дай я посмотрю, какие у тебя трусики, – его руки, очень настойчивые, пытались пробраться куда-то внутрь надетых мною его спортивных штанов.
Он ведь предупреждал: если пойдёшь ко мне, рискуешь сразу угодить в реальность моих книг. Вот оно, пресловутое дно города?!.
– Не надо ничего смотреть… Спи, поздно уже! – за дурацкими фразами плохо удавалось скрыть желание всё-таки сдаться.
Я боюсь полностью погрузиться «в это», в нечто тёмное, вязкое, но всё равно почему-то совершенное и возвышенное, и в то же время боюсь и сама испортить какую-то гармонию, органику этого его мира, испортить «оргазм»…