Затаившийся у порога
Шрифт:
– Всё пострадало, кроме той маленькой площадки, где сидел профессор Уилмарт, - заметила Хейзел с исчезающим вниманием. - Поговорим об удачливых...
Ведущий продолжил:
– Уилмарт очень мало комментировал своё нахождение в эпицентре бури, только сказал: "Это не было вихрями торнадо. В этом я уверен..."
Сверкали новые кадры разрушения города.
– Эксперты Метеорологического центра США подсчитали, что разрушительная энергия, высвободившаяся на этих нескольких квадратных милях, могла быть равна всей силе, объединённой во время супервспышки
– Вся эта мощь, - пробормотал Эштон, - образовалась всего на паре квадратных миль...
– Это слишком удручает, - пожаловалась Хейзел и выключила его. - И они показывают это снова и снова. Я не знаю, зачем они это делают. Как Катрина и цунами несколько лет назад.
– Хейзел, как дочь христианского служителя может быть такой апатичной? Это было трагическое событие. На устранение всех этих повреждений уйдут годы, - сказал Эштон.
– Я этого не отрицаю! Я просто не понимаю, почему они должны показывать это снова и снова. Это всё равно, что СМИ тыкают нам в лица. Господи, это случилось несколько месяцев назад.
Но Эштон всё ещё размышлял о самом событии.
– Можешь ли ты представить, что бы произошло, если бы это длилось пятнадцать часов вместо пятнадцати минут?
Хейзел предпочла не представлять.
– Но мне интересно, что имел в виду Уилмарт, когда сказал, что на самом деле это был не торнадо?
– Кто знает... После всего этого? И быть прямо в центре бури, и каким-то образом стать единственным выжившим? Просто шок от всего этого, вероятно, зажарил его мозг и сделал более хрустящим, чем свиные шкурки, - наконец у Хейзел возник вопрос, но не то чтобы он имел большое значение. - Что он вообще делал во Флориде?
– Думаю, был в отпуске, - сказал Эштон. - он ушёл из Брауна только год или два назад. Чёрт, почему бы тебе не спросить Фрэнка Барлоу? Ты ведь собираешься увидеться с ним на этой неделе, не так ли?
Хейзел ухмыльнулась. Ей не понравилось, как он это сказал.
– Я не собираюсь в это путешествие, чтобы увидеть его. Я еду с Соней составить ей компанию.
– Соня, - подчеркнул он. - Ты имеешь в виду профессора Хилд?
– Она мой босс, Эштон, и моя лучшая подруга...
Эштон начал постоянно хмуриться.
– Тебе двадцать два, Хейзел. Ей тридцать пять. У двадцатидвухлетних нет лучших друзей тридцати пяти лет. Это странно.
"Это не странно, - призналась себе Хейзел. - Просто я влюблена..."
– Позволь мне прямо спросить. Ты ревнуешь к Фрэнку Барлоу или Соне?
Он мрачно хмыкнул себе под нос и встал.
– С моей кармой? Вероятно, к обоим.
Она могла возразить... но тогда насколько это было бы лукавством? Она не чувствовала себя плохо из-за того, что была чрезмерно сексуализированной женщиной, но она чувствовала себя плохо из-за того, что скрывала некоторые вещи от Эштона. По правде говоря, прошлой зимой у неё был сексуальный роман с Соней, а незадолго до этого - с Фрэнком Барлоу.
"Никто из них никогда не должен знать о другом", - беспокоилась она.
– Не будь всё время таким напряжённым, - сказала она вслед Эштону. - Я сплю только с тобой.
– Спишь? - спросил он, и теперь цинизм действительно выплеснулся наружу. - Так вот, что мы делаем?
Он подошёл к нескольким книжным полкам и скривился, глядя на заголовки в верхнем ряду: "Понимание хронической женской парафилии". На другой книге читалось: "Идеи референции и сексуальной аберрантности. Современный комплекс фантазий изнасилования".
– Господи, - пробормотал Эштон.
– Это просто фетиш, Эштон, - пожаловалась она, потому что знала, о чём он думает.
Он высоко поднял на неё бровь.
– Я думаю, что некоторые из твоих интересов выходят за рамки фетишизма, Хейзел. Чёрт, ты же знаешь это, иначе ты бы не пошла к этим психологам.
– Это было до того, как мы с тобой начали встречаться, и, чёрт возьми, сейчас мне жаль, что я рассказала тебе об этом. Как будто ты тыкаешь этим мне в лицо.
– Я просто запутался...
– У меня сексуальные желания, которые отличаются от большинства женщин, Эштон. Это всё. Почему ты не можешь с этим согласиться? Единственная причина, по которой я пошла к психологам, заключалась в том, чтобы узнать, больна ли я, и это не так.
– Я никогда не говорил, что ты...
– Нет, но это то, что ты имеешь в виду, - она посмотрела на него. - Вот что ты думаешь: я больна. У меня проблемы с головой.
– Я так не думаю.
– Мне всего двадцать два года, и я уже работаю над докторской степенью, - настаивала она, возможно, чтобы немного отплатить ему. - Больные люди так поступают? У скольких "долбанутых на голову" двадцатидвухлетних уже есть магистратура? Да, кстати, тебе сколько лет? Двадцать шесть? И всё ещё работаешь над своей?
Эштон засмеялся.
– Я никогда не говорил, что я умнее тебя, Хейзел. Но твои представления о развлечениях и играх действительно переходят черту. Я не знаю, как... что это за слово? Я не знаю, как это считать. Иногда я не знаю, как оценивать наши отношения.
Плечи Хейзел и маленькие обнажённые груди резко опустились одновременно.
– Эштон, ты же знаешь, что тебе нельзя использовать это слово на букву О. Мы обсуждали это снова и снова. Мы любовники, вот и всё. Мы друзья, а что в этом плохого? Я сейчас не ищу отношений - не тех, о которых ты говоришь.
Она подошла к окну, лишь наполовину замечая величественный финансовый район Провиденса, Школу дизайна и окраины колледжа, огни которых только мигали с наступлением сумерек. Фары сверкали на Фултон-стрит, и залив выглядел как что-то расплавленное на закате.
– Всегда лучше, если не усложнять, правда?
– Но я люблю тебя, - ответил он.
"Это не очень хорошо. Почему мужчины в этом так нуждаются?"
– Ты издеваешься надо мной, Эштон. Слово на букву О и слово на букву Л в один день!