Затаившийся
Шрифт:
– Даже здесь, в Шелтоне, – сказал он, занося топор над ольховым бревном. – Всегда будь начеку, когда видишь незнакомца, Ли. Всегда. Понимаешь?
Я сказала, что понимаю.
Но в тот день я не последовала его совету. В день «происшествия». Я заглянула в машину и тут же увидела, что никакой кошки там не было. А потом Ал прижал ладонь к моему носу и рту.
Свет погас.
Как оказалось, скотч может пригодиться не только в ремонте. Когда я проснулась, то обнаружила, что связана по рукам и ногам. Рот был заклеен. Я помню, как провела
Я знаю, что он сделал что-то со мной «там», как я объясняла впоследствии. Мне было больно, и шла кровь. Кажется, я плакала, но точно не помню. Помню, что мысленно звала родителей и брата. Лежа там, нагой и связанной, я знала, что, если меня не найдут, я умру, как та девочка из Чехалиса.
Жаль, что тогда я не знала ее имени. Жаль, что я не следила за новостями. Не следовало заглядывать в машину. Интересно, может, та девочка сделала то же самое. Может, ее тоже обмотали скотчем, прежде чем она успела опомниться.
Я пытаюсь поесть, но это пустая затея: кусок не лезет мне в горло. Спустя минуту я ложусь в постель вместе с кошкой, полностью одетая, оставив прикроватную лампу включенной.
Я всегда оставляю ее включенной.
15
Адам
Я проезжаю полмили до «осьминожьей дыры» и расталкиваю локтями собравшихся зевак. После худшей субботы в моей жизни настало худшее воскресенье моей жизни. Мое сердце стучит, как набат. У меня есть веская причина, чтобы быть здесь. Остальные просто собрались поглазеть на представление. С момента пропажи Софи прошло двадцать четыре часа, и произошло именно то, что пророчил ее отец. Ее больше нет. Я вижу, что за полицейским кордоном в воде плавает тело женщины. Она обнажена и лежит лицом вниз. Даже не видя лица, я знаю, что это она. Я узнаю ее волосы, ноги, тонкие запястья. Я вижу татуировку колибри, которую Софи сделала в семнадцать лет, – она всегда утверждала, что ее родители об этом не знают.
Теперь наверняка узнают.
– Кажется, это моя жена, – говорю я.
Ко мне поворачивается помощник, которому на вид лет четырнадцать, и еще один офицер.
– Этого не может быть, – говорю я, хотя прекрасно знаю, что это не так.
– Сэр, пожалуйста, подойдите, – говорит четырнадцатилетка.
Я продолжаю глядеть на покачивающееся в воде тело моей прекрасной жены.
– Что? – переспрашиваю я растерянно.
– Подойдите, – повторяет он. – Подойдите сюда.
На какое-то мгновение все смотрят на меня. Но лишь на мгновение, потому что трудно оторвать взгляд от того, что ты не видел никогда в жизни. И не хотел видеть.
Я редко плачу. Очень редко. Но в этот момент, когда я увидел потрясенное лицо плачущей девочки-подростка, у меня на глаза тоже наворачиваются слезы.
Другой офицер кладет руку мне на плечо.
– Я знаю, что это тяжело, – говорит он. Он старше. Возможно, он действительно знает, каково это – видеть свою жену, мать своего единственного ребенка, прибитую к берегу, как выброшенный манекен. Она так бледна. Цвета мела. Кукла, сделанная из мела. К нам приближается криминалист, чтобы зафиксировать все детали, прежде чем тело достанут из воды.
– Могу ли я кому-нибудь позвонить, сэр?
Я поднимаю взгляд:
– Родителям Софи.
– Вы уверены, что это она?
– Я даже отсюда вижу ее татуировку. Это она, – я подношу руку к глазам и смахиваю слезы. – Я увидел пост в «Фейсбуке». Ее родители не пользуются «Фейсбуком», но, возможно, кто-то из их знакомых пользуется. Надо им сообщить. Это их единственный ребенок.
Помощник кивает и ведет меня к карете скорой помощи. Я сажусь, пока помощник отходит, чтобы поговорить еще с одним офицером. Незачем было вызывать скорую помощь. Софи уже не помочь. Она безвозвратно мертва.
– Детективы уже едут из Шелтона, – говорит он. – Родителей вашей жены уведомят, если только вы не хотите сами это сделать. Но, несмотря на татуировку, нам нужно провести опознание.
– Я уже ее опознал, – говорю я. – Это она.
– Хорошо, – отвечает он ровным голосом, – но нам нужно, чтобы вы взглянули на ее лицо.
– Это моя жена. Я знаю ее тело не хуже собственного.
– Не сомневаюсь. Но такова процедура. Хорошо? Сейчас ее достанут из воды. Перед тем как мы отправим ее в морг, вам нужно будет посмотреть на ее лицо. Ладно?
Я не хочу на нее смотреть. Не хочу видеть ее лицо. Я хочу запомнить ее живой, а не пролежавшей всю ночь в воде.
– Ладно, – говорю я. – Я посмотрю.
– Хорошо, – отвечает офицер. – Оставайтесь здесь.
Я наблюдаю, как он проталкивается сквозь толпу, и, когда люди расступаются, я вижу, что Софи успели достать из воды и положить на каталку. Ассистент держит над ней одеяло – то ли ради приличия, то ли для того, чтобы уберечь собравшихся от жуткого зрелища. Не уверен. Но мне все прекрасно видно – ее белое тело катят прямо ко мне. Я зажимаю рот ладонью. Кажется, меня вот-вот вырвет.
Ее глаза открыты. Смотрят в пустоту. Мне на ум приходит свежая рыба на рынке, глядящая наверх из кучи льда. Видящая пустоту. Мне хватает сил лишь взглянуть ей в глаза. Потом я вынужден отвернуться. Я не могу произнести ни слова. Полицейские хотят, чтобы я ее опознал. Да, это она. В этом нет никаких сомнений. Но я словно онемел. Помощники смотрят на меня, как на инопланетянина. Но мне не под силу объяснить свое молчание. Я просто сижу, склонившись над телом Софи, и стараюсь сдержать тошноту.
– Это ваша жена? – спрашивает тот, что постарше.
Я встречаюсь с ним взглядом. Он полон сочувствия, но я вижу, как он рад, что не оказался на моем месте. Такие взгляды кидают на подчиненного, которому я поручаю самое неприятное задание. Уж лучше ты, чем я. Я моргаю и снимаю очки. Мой голос срывается, когда я наконец отвечаю.
– Да, – говорю я. – Это Софи. Это она.
Я не двигаюсь. Просто сижу на месте. Толпа вновь расступается. На этот раз они пропускают Ли Хуземан и Зака Монтроуза. Детективы из округа Мейсон снова здесь.