Затаившийся
Шрифт:
Все заканчивается довольно быстро. Мы оба хотим разобраться с этим делом. Вычеркнуть его из списка.
К счастью, во время секса Коннор обычно молчит. Никаких «деток» и «о да, вот так, я кончаю».
Коннор отстраняется и кладет мне под бедра подушку, чтобы подкрепить нашу мечту.
Я молчу.
– Ты в порядке?
Поначалу я не отвечаю, а потом начинаю бормотать: «Не уверена. Кажется. Надеюсь. Просто думаю о другом».
Мы перестали гадать, какие усилия потребуются, чтобы наконец-то зачать ребенка. Как-то раз я ощутила странное покалывание в тазу и уверилась, что уж теперь я точно забеременела. Но нет, ничего. Мне невыносима
Ну а сперма Коннора могла бы переплыть Ла-Манш.
Он моложе. Он преступник. Он работает официантом. И он плодовит как кролик. Я полная противоположность своего мужа. Я люблю его, но и немного завидую. У него есть преимущество там, где его быть не должно.
– Схожу в душ, пока ты оплодотворяешься, – говорит он с улыбкой, берет одежду и уходит.
Я лежу в постели, слегка приподняв ноги, и смотрю в треснувший экран своего айфона. Проверяю сообщения, но никому не отвечаю. Я на отдыхе. Я хочу сосредоточиться на том, что для меня важно. У меня есть список дел, и я ему следую.
Я слышу, как Коннор включает телевизор. Устраивается на диване, пока я, как он выразился, оплодотворяюсь. Повернув голову, я рассматриваю пятна крови на подушке. Не похоже на следы от простого пореза.
На самом деле я знаю, что порез тут ни при чем.
Через некоторое время мне на ум приходят детективы и пропавшая женщина. Как о таком забудешь? Это происшествие обсуждают во всех новостях – и по телевизору, и в интернете.
– Нам нужно дать показания, – говорю я.
11
Ли
– Похищение среди бела дня, – Монтроуз везет нас обратно в Шелтон, и солнце превращает шоссе в мозаику из света и теней. Мой напарник умеет сделать из обыкновенной фразы яблочко на мишени.
– Такое случается, – говорю я.
За руль всегда садится Монтроуз. Я не возражаю – не потому, что он мужчина, а потому, что это помогает ему сдерживать дрожь в руках. Кажется, он страдает болезнью Паркинсона, но я не врач. Однажды он не с первого раза смог достать деньги из кошелька, и наши взгляды встретились. Ни он, ни я ничего не сказали, но я видела смесь отчаяния и унижения в его глазах. И безмолвную просьбу: Молчи. Не рассказывай никому.
– Случается, – соглашается Монтроуз. – С детьми.
Он огибает дохлого опоссума, лежащего на дороге.
– Не со взрослыми людьми.
Ее мать говорит, та была сильной. Дважды в неделю занималась йогой или чем-то таким.
– Может, похититель как-то ее вырубил? – говорю я. – Как тот тип из Портленда с бутылочкой хлороформа.
– Всегда наготове, – говорит Монтроуз. – Возможно. Но вспомни, где это произошло. Это тебе не парковка в торговом центре, где можно часами сидеть в засаде.
– Верно, – соглашаюсь я. – Пляж, где ее похитили, не назовешь глушью, но добраться туда не так-то просто.
– Если ее похитили.
– Он говорит, что похитили.
– Ну да, – мы проезжаем мимо резиденции Билла Гейтса у отеля «Альдербрук». Монтроуз всегда об этом напоминает. Но не сегодня. Он крепко сжимает руль. Костяшки его пальцев побелели. Он сосредоточился на двух вещах – дрожи в руках и рассказе Адама Уорнера.
– О чем ты думаешь? – спрашиваю я.
– Может, она ушла, – предполагает он ровным тоном. – Может, он лжет. Может, он сам что-то с ней сделал.
Я знала, что Монтроуз это скажет. Я видела, как он глядел на Адама, когда мы брали у него показания. Я не хочу его защищать. Я хочу руководствоваться исключительно доказательствами. Но я знаю Адама. Я знаю его уже очень давно. Я помню, как он проводил почти все свободное время с моим братом и как сильно я хотела влиться в их компанию. Но у меня не было ни единого шанса. Я была девочкой, и к тому же, младшей сестрой. Он нравился мне больше всех остальных друзей брата. У него была самая очаровательная улыбка, и когда он мне улыбался, я чувствовала себя особенной. Ну да, он мне нравился.
Но ему я об этом никогда бы не сказала.
– Зуб даю, что Адам Уорнер нам не лжет, – говорю я. – Мы выросли вместе. Из всех ребят, которых я знала в Шелтоне, он меньше всех похож на похитителя.
– Может, тебе не стоит работать над этим делом? – сухо говорит Монтроуз.
Я его игнорирую.
– Чушь. Это было давно.
Он бросает на меня быстрый взгляд.
– Как скажешь.
Из окна моего кабинета видно старое сливовое дерево с сияющей на солнце серебристой корой. Каждый год приезжает арборист, чтобы опрыскать его спреем от насекомых, осмотреть почву, срезать иссохшие ветви. Это дерево посадил один из основателей городка, но всем очевидно, что его время на исходе. Когда-то я думала так и про сам Шелтон. Самый крупный работодатель в городе, деревообрабатывающее предприятие, то расширялось, то съеживалось, заставляя всех гадать, какой исход его все-таки ждет. Пока что оно не закрылось. Но переживает явно не лучшие времена. Вся наша жизнь – праздники, спортивные команды, торговля – завязана на древесине. Да, вокруг хватает живописных тихоокеанских пейзажей, цветущих холмов, безмятежных заливов. Но этого недостаточно, чтобы привлечь туристов. Мы расположены слишком далеко от Сиэтла и Такомы, чтобы стать спальным городком. Мы выжили только благодаря собственному упрямству. Мы – дети лесорубов.
А еще в нашем городе есть тюрьма. Там работа никогда не кончается.
Когда-нибудь сливовое дерево пойдет на растопку. Может быть, небольшое бревнышко сохранят на память где-то в недрах городского музея. Но, скорее всего, оно сгорит целиком.
Пока Монтроуз заполняет рапорты о свидетельских показаниях, я берусь за диспетчерские записи. Я всегда предпочитаю начинать с них. Я хочу как можно лучше во всем разобраться. Звонки в полицию – это больше чем эмоции. Это первое свидетельство произошедшего, свидетельство, от которого нельзя отмахнуться в суде; многие прокуроры отталкиваются именно от них. Вопреки предположениям Монтроуза у нас нет подозреваемых. Единственное, что мы знаем, – что и когда сообщили нам свидетели.
Первый звонок сделала Тереза Дибли в 11:42.
Дибли: «Кто-то похитил жену мужчины из соседнего коттеджа».
Диспетчер: «Ваше имя и местоположение».
Дибли: «Тереза Дибли. Я с внуками сняла на выходные коттедж в Лилливаапе, на берегу Худ-Канала, у «осьминожьей дыры». А живу в Порт-Орчард».
Диспетчер: «Откуда вы звоните?»
Дибли: «Адрес? Не знаю. Рядом с магистралью, на Канал-вью-роуд. Не знаю точный адрес. Но здесь всего три коттеджа. Погодите минутку…»