Затерянная улица
Шрифт:
После завтрака Жеральдина провожала госпожу в длинную гостиную на втором этаже. Не выпуская вязанья из рук, Стефани принимала нескольких гостей, а Жеральдина подавала им одуванчиковое вино и сухое печенье.
Старая леди сидела в неизменном кресле, силясь держать голову прямо, хотя шея все время надламывалась под тяжестью монументальной прически.
Затем Стефани спрашивала:
— Как поживает ваша матушка, мадам?
И голос ее был таким слабым и бесцветным, словно исходил из одной из запертых комнат, в которых, как поговаривали в городе, все еще жили их былые обитатели.
Эта фраза Стефани предназначалась для приветствия, для прощания и для поддержания разговора; воистину
В четверть седьмого Жеральдина объявляла, что внизу ожидает мосье Шарль. Распорядок дня выполнялся с точностью механизма добротных швейцарских часов, и невидимые колесики внутри мадемуазель Бишет безукоризненно справлялись со своей задачей: они подавали сигнал конечностям этого странного маленького создания и побуждали их немедленно доставить ее на первый этаж.
Брат целовал сестру в бровь и улыбался, потирая руки с коротенькими пальцами.
— М-да! Похоже, что у вас все в порядке!
И затем, когда он вешал пальто в холле, Жеральдина, не скрывая своего торжествующего презрения, следила за каждым его движением. Стоя со скрещенными руками на вздымающемся животе, она наверняка думала, что походит на статую Командора, жаждущего мести. Она насмешливо посматривала на потертое пальто мосье Шарля, как бы говоря: «Ну, а что вы хотите? Мосье Шарль женился на девчонке из Лоуэр-Тауна, не удивительно, что отец порвал с ним, а я заперла его комнату, как если бы он умер. Пусть мадемуазель Бишет приглашает его каждый вечер — это ее личное дело, но уж я-то дам ему понять, как я рада, что его выгнали, хоть я всего лишь служанка. Я знаю, он беден, и это ему в наказание за то, что он ослушался своего отца. Он пришел сюда потому, что у него дома нечего есть. И вот он пожирает наши обеды и уносит на своей коже тепло наших каминов… Эдакое ничтожество!..»
Было бы удивительно, если б Шарль и впрямь ел досыта только раз в день, так как он совсем не был худым. Он был даже толстым, очень толстым, с дряблой желтоватой кожей, с лысой головой, лоснящимся лицом, бесцветными губами и почти бесцветными глазками. Жеральдина говорила, что глаза у него как у трески, а от его одежды несет тухлым салом. Помимо этого, она не могла простить, что один из Бишетов не умеет вести себя за столом.
— Подумать только, и как этой неряхе жене удалось выбить из своего муженька все, чему он научился в хорошем обществе… Кто бы мог поверить! — бормотала она себе под нос.
По мере того как приближался час обеда, Шарля охватывало все большее беспокойство. Он беспрестанно потирал руки, вскакивал с места, снова садился, снова вскакивал, принимался ходить от окна к двери и обратно, однако Стефани не обращала на него внимания. Затем брат и сестра усаживались за длинный стол в гостиной — каждый на своем конце. В этой комнате не было газовых рожков, ее освещали только две высокие свечи в серебряных подсвечниках, и от этого она казалась еще более длинной и темной. Углы комнаты тонули во мраке, и тени брата и сестры, словно языки черного пламени, плясали на дубовых стенах, украшенных замысловатой резьбой. С каждым вечером атмосфера этой гостиной
Стоило брату Стефани проглотить несколько ложек супа, как его веселое настроение бесследно испарялось, сменяясь апатией и полной подавленностью. Когда он входил в дом, ароматы кухни возбуждали его, пьянили своим чудесным обещанием, но как только обещанное исполнялось, Шарль вновь становился мрачным. Погруженный в свои невеселые мысли, он смотрел на кружевную скатерть, на массивное столовое серебро, тонкий фарфор и на свою сестру, которая все еще жила, несмотря на то что казалась выходцем с того света. Что за таинственная нить связывала Стефани с этим миром? При взгляде на нее можно было подумать, что даже легкое дуновение способно умертвить ее, и тем не менее она все еще жила…
Появлялась Жеральдина и обходила вокруг стола; ее острый взгляд, казалось, проникал в самую суть мыслей Шарля. Он сидел за столом, зная, что за ним наблюдают и понимают его, и со стыдом думал про себя, что его сестра давным-давно отошла бы к праотцам, если б не проклятая служанка, которая только для того, чтобы подольше насладиться его поражением, с помощью сатанинских ухищрений умудрялась продлевать дни этого создания, умирающего в отцовском доме. В каком обиталище духов эта старая ведьма заключила сделку с господином де Бишетом и самим сатаной в придачу? Жеральдина унаследовала всю ненависть отца к своему сыну, и, верная этой ненависти, как какому-то священному обету, она постоянно напоминала Шарлю о тяготевшем над ним тяжком проклятии. Чувствуя на себе пристальный взгляд Жеральдины, следившей за каждым его движением, Шарль поднимал голову, но Жеральдина успевала исчезнуть, и он слышал лишь позвякивание ее ключей, доносившееся из коридора на полпути между лестницей и кухней. Он вздрагивал, так как слишком хорошо знал, что за ключи она носит у себя на поясе. Ни один шкаф и ни одна комната просто так не запирались на ключ. При мысли о том, что его ключ находится среди ключей мертвецов, сердце его как-то странно замирало. Его охватывал ужас. Но он снова брал себя в руки и бормотал:
— Проклятый дом!.. Стоит несколько вечеров просидеть здесь с этими выжившими из ума старыми дурами, как сам спятишь… Должно быть, это вино ударило мне в голову…
Но вот Стефани вставала из-за стола, и Шарль, как всегда, устремлялся за ней.
Вечер начинался, как и все остальные. Стефани снова бралась за вязанье, в то время как ее брат, заложив руки за спину, расхаживал взад и вперед по длинной гостиной.
И так, в полном молчании, без единого слова, проходил еще один вечер, пока на старинных часах не било десять. Тогда Шарль, накопив запас тепла на ночь, целовал сестру в бровь, натягивал на себя пальто и, засунув руки в карманы, медленно брел на Айрлэнд-стрит, словно прохожий, имеющий обыкновение размышлять во время ходьбы.
Он смотрел, как его тень прыгает по стенам домов, и в голове его вертелись все те же мысли; он привык к ним, как человек привыкает к животным, с которыми каждый день возится. Он знает их слишком хорошо, чтобы удивляться им; он уже давно перестал разглядывать их; они снуют мимо него взад и вперед, не трогая его безучастного взгляда.
Подходя к своему дому, Шарль думал о жене. Он возвращался к ней не спеша, и все же им овладевало чувство успокоения, словно она была частичкой собственности, принадлежащей только ему.