Затерянная в падере
Шрифт:
Алексей Константинович встал со стула и подошел к фотографии рано и глупо ушедшего из жизни сына. Он взял со стола сигареты, вытащил одну, нашёл спички, закурил. На глаза его наплыли слёзы, и он, обращаясь к портрету, стал отчитывать непутёвого сына, пострела, который уже не числился на белом свете:
– Каким же ты оказался глупым, Валера! Ну, чего ты добился? Лежишь сейчас в сырой
Он клятвенно сейчас обещал покойному сыну, что, при первой же возможности, отомстит Грицановым за то, что мальчика Валеры больше нет на свете. Месть будет жестока, Абреков что-нибудь придумает… этакое. Конечно, Грицановы, не виноваты в том, что сын оказался… придурком и полный идиотом. Но Алексею Константиновичу плевать на это категорически.
Немного постояв перед портретом сына, Абреков подошёл к столу, погасил сигарету о дно пепельницы и сел на стул, принялся доедать суп.
В сенях грохнула дверь, и на пороге появился его младший сын Дима, весь в снегу, но счастливый. Когда школьник переступил порог дома, отец хотел уже было поинтересоваться, как там, в школе, у него дела, но увидел в правой руке Димы дохлую мышь, которую мальчик держал за хвост.
А что, хорошо! Здорово! Ранец за спиной, руки свободны и можно в дом принести ещё, к примеру, и мёртвую ворону. Встав из-за стола, Алексей Константинович, определённо и грубо сказал сыну:
– Уроки в школе давно закончились, а тебя где-то черти носят!
– Погулял немного, – ответил Дима. – Разве нельзя?
– У нас в роду, Дима, никогда не было людей, лишённых разума! Впрочем, вру. Один уже лежит в сырой земле. Ромео, язви его в душу… мать! На кой чёрт тебе дохлая мышь, Дима? Немедленно выброси эту дрянь на улицу, помой руки, с мылом, перекуси и садись за уроки! Я доем суп – и побегу в контору. Но я позвоню нашей мамке на работу.
Мальчик не торопился выполнять указание отца.
– Зачем? – насторожился Дима. – Зачем ты будешь звонить маме?
– Затем, что она, педагог, директор детского сада, не может тебе до сих пор объяснить, что собирать всякий мусор на улице и тащить в дом – это… Да в кого ты такой, Дима? Я тебя тысячу раз предупреждал. Ничего не носи домой! Ни ржавых гвоздей нам не надо, ни картонных коробок… У нас всё есть! Нас, Дима, глобальный экономический кризис не коснулся. Ты понимаешь? Я стараюсь изо всех сил, чтобы вы ни в чём не нуждались.
Ребёнок был, явно, с характером и обижен на отца.
– Я коту нашему, Ваське, эту мышь принёс, – стоял на своём Дима. – Он же кот. Ему надо, папа, иногда мышей есть. Не только «Китикет» и колбасу.
– Ладно. Хорошо, что ты такой заботливый. Животных любить стоит, но и родителей собственных тоже, хотя бы иногда. Брось эту дрянь возле печки. Я сам с ней потом разберусь. Выброшу! И больше никогда и нигде не собирай на улице трупы мелких животных и… прочих грызунов!
– Я её нашему коту Ваське отдам, когда придёт с улицы.
– Меня твоё поведение, Дима, уже начинает бесить! Брось эту гадость!
Ребёнок, дабы проявить свой характер, очень резко швырнул дохлую мышь рядом с дверцей печки, на металлический лист, прибитый к полу. От такого неслабого удара труп мелкого грызуна должен был бы, если не превратиться в лепёшку, то, во всяком случае, издать глухой звук. Но получилось всё совершенно иначе. Удивлённый Абреков старший готов был поклясться, что металл ударился об металл. Он это явно слышал.
Стараясь, как можно дальше забросить удочку, Кобылин определённо сказал:
– Не хочет она быть моей женой. Да и я, честно говоря, уже перегорел. Попробовать, конечно, можно, но не знаю… То она меня любит, то нет. Впрочем, я слышал, народ говорит, что Диана тебя обожает. Но ты, как истукан каменный делаешь вид, что кастрированный…
– Только вот меня к своей компании не пристёгивайте, ребята. Сами занимайтесь со своей… любовью. Она просто издевается надо мной своим… вниманием. А люди обо мне только и болтают, что я чёрствый, бессердечный и, при этом, импотент, если такую красавицу приласкать не имею желания.
– Смешно! Я запросто с тобой говорю о таких вещах. Никакого самолюбия у меня не осталось. Я даже без зла и обид слушал, как мне плакались некоторые мужички, что после ночи, проведённой с ней, потеряли покой, сон и ушли в запой.
– Меньше размышляй о грустном, Петя. Особенно здесь, на природе. Надо о прекрасном думать, а ты всё о ней… Да вы все, как взбесились.
Конец ознакомительного фрагмента.