Затерянное небо, книга 1
Шрифт:
Далее мы направились к одной из электростанций, питающих током многочисленных потребителей через аккуратно развешанные на столбах вдоль дорог провода высоковольтных линий. Среди них присутствовали и промышленные предприятия, и военные объекты, и даже жилые дома. Фогель с гордостью объявил, что все здания в центральном районе Метрополии электрифицированы. Из электроприборов массово пока доступны населению только лампочки, но работа над внедрением в производство бытовых пылесосов, радиоприемников и стиральных машин ведется. Ток вырабатывался на паровых генераторах достаточно впечатляющего размера. Огромные чугунные котлы, оглушительно свистящие вырывающимся из предохранительных клапанов перегретым паром, предполагали наличие серьезного литейного производства.
Именно туда мы и поехали после посещения электростанции. Да, солидно! Поинтересовался, откуда берут сырье. Главный инженер предприятия, вызванный для сопровождения
А медь добывалась прямо тут, совсем рядом с Метрополией. Туда даже железнодорожная ветка доходила. И многие предметы и детали изготовлялись из нее. Втрое меньшая сила тяжести позволяла использовать тяжелую и непрочную, но более простую в обработке медь там, где на Земле это было неэффективно. В этом я убедился, посетив остальные предприятия, изготовлявшие уже конечную продукцию — паровые машины, станки, оружие, сельскохозяйственные механизмы и, наконец, вершину и символ местной науки и техники - дирижабли. Последнее предприятие, ввиду немаленьких размеров своей продукции, размещалось большей частью под открытым небом. Огромные стапеля, похожие на скелет гигантского кита, при приближении производили сильное впечатление и даже вызвали было у меня гордость за такое достижение оторванной от цивилизации группы людей, пока через секунду не вспомнил о предназначении продукции этого завода. Для тысяч людей появление в небе данного чуда техники являлось последним, что они видели в своей жизни.
Завод имел всего две производственные площадки. На одной происходила базовая сборка дирижабля, а на второй — доработка и дооснащение под конкретное предназначение: патрульную версию или грузовую. Та же площадка служила для капитального ремонта воздушных судов в случае их серьезного повреждения или если требовалась замена машин. Текущий же ремонт осуществлялся прямо на аэродроме. Я поинтересовался, сколько машин в год выпускает завод. Оказалось, три новых и столько же отремонтированных. Такого темпа производства удалось достичь только в последние годы. При этом за тот же период примерно один дирижабль из первых, самых старых выпусков списывается в утиль. То есть, ВВС Империи увеличиваются ежегодно в среднем на две машины. А всего сейчас в их составе четырнадцать патрульных и шестнадцать грузовых кораблей.
Я, честно говоря, был поражен не услышанными цифрами — примерно такие, исходя из увиденного ранее и предполагал, а абсолютной откровенностью всех встреченных ответственных работников. Как будто понятия "секретность" здесь не существовало. Похоже, Канцлер дал указание показать и рассказать мне все без утайки. Уверен, что отсюда мне не вырваться? Или что я приму идеалы нацизма всей душой после увиденного? Странно все это...
Кое-что я начал понимать после посещения последнего пункта программы - местной Академии. Это было исследовательское и учебное заведение в одном флаконе, оно готовило кадры по всем без исключения специальностям, требовавшим более чем месяца для обучения. Здесь же и конструировалась вся новая техника, ученые и инженеры Академии также присматривали за промышленными предприятиями, решая их технологические проблемы. Короче, почти как у "больших". Только поскромнее объемом - всего-то три с небольшим сотни человек, включая студентов. Почти вся интеллектуальная элита здешнего Рейха. Даже небольшое - человек на тридцать, гуманитарное отделение имелось. Историки, типа...
Фундаментальной наукой здесь почти не занимались, то ли по наследству к критическому отношению Гитлера к "еврейской" физике, то ли просто по недостатку специалистов,
– Извините, господин Хоффнер, не припомню, было ли там что-то подобное, - я через силу заставил себя изобразить улыбку.
Уже стемнело, когда, полный впечатлений, я вернулся в свой номер-камеру...
Глава 19.
Снова в нижнем иллюминаторе проплывают бесконечные лесные пейзажи, набившие уже оскомину своей однообразностью за двое суток полета. Опять я сижу все в той же кабине все того же патрульного дирижабля "Орел". Только на этот раз не прикованный цепью к шпангоуту, и на полу, вместо тоненькой грязной циновки — собственный спальный мешок с заботливо подстеленным под него хозяевами воздушного корабля толстым одеялом. Майор Фогель подсуетился! Он тоже тут как тут, просто неразлучный друг, блин!
Отдельная каюта на борту воздушного корабля имеется только у меня, майора и капитана этой посудины. Остальные ютятся в двух кубриках: поменьше — для экипажа дирижабля и побольше — для головорезов Фогеля, размещающихся там вместе со всей своей амуницией. Чтобы сразу в бой значит, если труба позовет... Изредка случающихся на борту патрульной машины пленных (не настолько ценных как я, разумеется) складируют штабелями в грузовом отсеке — другого места нет. Лучше всего из экипажа, не считая офицеров — сменных пилотов, штурманов и бортинженера, устроены два радиста — спят по очереди в крохотной радиорубке прямо на крышках массивных ящиков с запасными лампами и прочими радиодеталями, расстелив поверх спальник. Несколько хуже повару — пахать, чтобы накормить такую ораву, приходится целый день. Правда, ему помогают сменившиеся с поста стрелки — на дирижабле имеется четыре поворотные огневые точки, торчащие со всех сторон гофрированной гондолы. Сидящие в них бойцы могут вести огонь из шрапнельной пушки с ручным заряжанием или, при необходимости, просто из карабина. Производство пулеметов в Рейхе так и не наладили, а имевшиеся уже пришли в негодность. Впрочем, шрапнель против летающих ящеров, по отзыву одного немолодого стрелка, с которым довелось перекинуться парой слов за обедом, гораздо эффективнее пулемета. Если умеешь целиться, естественно.
Следующей по внутриэкипажной табели о рангах следовала категория бортмехаников, которым приходилось постоянно лазить во все уголки дирижабля и даже по его внешней поверхности, ремонтируя регулярно приходящее в неисправность оборудование и латая нередко рвущуюся, хоть и двухслойную - для лучшей термоизоляции, оболочку баллона. И, наконец, самой тяжелой являлась жизнь обитателей машинного отсека, а попросту — кочегаров, по двенадцать часов в день набивающих топливом ненасытную топку парового котла, стравливающего в ответ через клапана горячий пар.
Так что у меня жилищные условия во время полета еще были на высоте. Все-таки не прогулочная машина, а боевой корабль. Внутренности которого, пользуясь почти полной свободой передвижения (только один из "орлов" майора постоянно маячил у меня за спиной, куда бы я ни направился) изучил уже во всех деталях, безвозбранно гуляя по его помещениям во время бесконечного перелета. Вроде бы, борясь со скукой. По крайней мере, я усиленно старался произвести именно такое впечатление. За бортом особо рассматривать нечего, а Фогель от бесед просто так, не по делу, категорически уклонялся, всячески демонстрируя, что общается со мной исключительно ввиду приказа сверху. Так что видимость скуки даже и не пришлось практически создавать. Я шлялся по кораблю, приставал к членам экипажа с дурацкими вопросами, получал не менее дурацкие ответы, с нарочитой медлительностью осматривал пышущий жаром машинный отсек, с тайным удовлетворением слушая доносившийся сзади ругательный шепоток вынужденного торчать рядом со мной охранника, а сам в то же время напряженно размышлял о своих последующих действиях. Шли уже третьи сутки, как мы покинули Метрополию, и время действовать неумолимо приближалось. А я еще даже и близко не знал, как. Хорошо хоть, что сомнения в необходимости действовать полностью отпали...