Затерянные на Венере
Шрифт:
Но однажды она внезапно села и заплакала. Я был так удивлен, что замер как вкопанный и несколько минут молча смотрел на нее, прежде чем сообразил, что нужно что-то сказать, но и тогда мне не пришло в голову ничего умного.
— Что случилось, Дуари? — воскликнул я. — Что с тобой? Ты нездорова?
Она покачала головой и попыталась подавить рыдания.
— Прости, — сказала она наконец, — я не хотела расстраивать тебя. Я держалась изо всех сил. Но этот лес! О, Карсон, он совершенно измучил меня, он преследует меня даже во сне. Он бесконечен, он все тянется и тянется — мрачный,
Мне захотелось прижать ее к себе и утешить — о, как сильно я стремился сделать это! Но я только положил руку ей на плечо.
— Я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь, — сказал я. — Я уже много дней испытываю такие же чувства. Мне приходится превозмогать их, давая себе слово не обращать внимания на такие мелочи. Но это не может тянуться вечно, Дуари. Очень скоро лес должен кончиться. Кроме того, ты должна согласиться, что лес давал нам приют и пищу.
— Так же как тюремщик дает приют и пищу приговоренному к смерти, — хмуро ответила она. — Пойдем. Давай не будем больше говорить об этом.
Подлесок снова стал густым, и мы шли по звериной тропе, которая была извилистой, как все звериные тропы. Я думаю, это густой кустарник угнетал Дуари даже больше, чем лес сам по себе. Меня он всегда угнетал. Тропа была широкой, и мы рядом, плечо в плечо. Внезапно перед нами лес, казалось, исчез. Мы смотрели в лицо неожиданной пустоте, а за ним, очень далеко, на самом горизонте, виднелись контуры высоких гор.
8. Вниз по обрыву
Мы продвигались вперед в ожидании чего-то нового и неизвестного, пока не оказались на краю очень высокого обрыва. Далеко внизу, на расстоянии по меньшей мере пяти тысяч футов, протиралась широкая долина. Вдали, на противоположной ее стороне, мы увидели очертания далеких гор. Но вправо и влево она терялась в дымке расстояния.
В течение дней, которые мы провели в лесу, мы, должно быть, непрерывно поднимались в гору, но подъем был таким постепенным, что мы его не замечали. Теперь же эффект от внезапно появившейся огромной пропасти был ошеломляющим. Как будто мы смотрели в глубочайшую яму, которая лежит гораздо ниже уровня моря. Это впечатление, однако, скоро развеялось, когда вдали я увидел большую реку, извивающуюся по дну долины, и несущую свои воды куда-то к морю.
— Новый мир! — выдохнула Дуари. — Как он прекрасен по контрасту с этим пугающим лесом!
— Будем надеяться, что он окажется к нам не менее милосерден, чем был лес.
— Как может он быть немилосердным? Он так чудесен, — ответила она. — Здесь должны жить люди, щедрые и добрые, такие же прекрасные, как их прекрасная долина. Не может быть зла там, где столько красоты. Быть может, они помогут нам вернуться на мою Вепайю. Я уверена, что помогут.
— Надеюсь, что так и будет, Дуари, — сказал я.
— Смотри! — воскликнула она. — В большую реку впадают маленькие речушки, на равнинах растут деревья, и я вижу леса, но не такие ужасные чащи, которые тянутся и тянутся бесконечно, как та, из которой мы едва выбрались. Не видишь ли ты городов или других признаков присутствия человека, Карсон?
Я покачал головой.
— Ничего не вижу. Мы находимся слишком высоко над долиной. А река, на берегу которой могут быть города, очень далеко. Только очень большой город с высокими домами можно разглядеть отсюда, где мы стоим, но дымка в воздухе над долиной может укрыть от нас даже большой город. Чтобы выяснить, нам придется спуститься вниз.
— Не могу дождаться! — воскликнула Дуари.
Тропа, по которой мы дошли до края обрыва, резко поворачивала влево и шла вдоль края. Но от нее ответвлялась узкая тропинка вниз.
Эта тропинка была лишь немногим больше, чем едва обозначенный чей-то след, и она зигзагом спускалась по почти вертикальному склону таким образом, как будто была рассчитана на то, чтобы вызвать холодные мурашки по позвоночнику, если на человека действуют такие вещи.
— Этой тропкой редко пользуются, — заметила Дуари, глядя с края обрыва на головокружительный путь.
— Может быть, стоит пройти дальше. Там может найтись спуск полегче, — предложил я, полагая, что она, быть может, боится.
— Нет, — возразила она. — Я хотела выбраться из леса, и вот нам представился такой случай. Кто-то спускался и поднимался здесь, и если кто-то это сделал, мы тоже сможем.
— Тогда возьмись за мою руку. Здесь очень круто.
Она последовала моему совету. Я перехватил поудобнее копье, чтобы пользоваться им, как посохом. И мы начали этот ужасный спуск. Я даже сейчас не переношу воспоминаний о нем. Он был не просто чреват опасностями, он выматывал всю душу. Десяток раз я считал, что мы обречены. Казалось, дальше невозможно было спуститься и, разумеется, невозможно было вернуться по нашим следам наверх, так как были места, где мы спускались по скалам, на которые взобраться обратно уже не смогли бы.
Дуари вела себя очень храбро. Она восхищала меня. Она не только отличалась храбростью, ее выносливость казалась просто невероятной для девушки, получившей такое утонченное воспитание. И она все время оставалась в хорошем расположении духа. Часто, когда она поскальзывалась и чуть не падала, она смеялась — а ведь падение означало бы верную смерть.
— Я говорила, что здесь иногда кто-то спускается и поднимается, — вспомнила она, когда мы в очередной раз остановились на отдых. — Теперь я хотела бы знать, что это за существо.
— Может быть, это горная коза, — предположил я. — Не могу себе представить, кто бы еще мог это сделать.
Она не знала, кто такая горная коза, а я не знал венерианского животного, с которым ее сравнить. Дуари думала, что мистал мог бы легко подниматься и спускаться по такой тропе. Я никогда не слышал о таком животном, но по ее описанию представил его себе как животное, напоминающее крысу, размерами с домашнюю кошку.
Когда мы после отдыха продолжили путь, я услышал внизу, под нами, шум и выглянул за край выступа, на котором мы стояли, посмотреть, что это.