Затерянные в истории
Шрифт:
Но главное — выяснилось, что рёбра у мальчишки, скорей всего, не сломаны. То, что показывала тогда женщина, было, возможно, предположением. Или срослись так быстро? Во всяком случае, при ощупывании Антон морщился и шипел, но какого-то единого очага боли не выявлялось. И тем более — кости внутрь не продавливались. А то Алина думала, что переломанные кости должны вот так уходить внутрь. Ну вот как если палочку сломаешь, она ж потом на месте слома… Тьфу, глупости! Главное, что нет этого у Антошки. А остальное заживёт, как дала понять ведунья.
Вот крови тот потерял точно много. Пока Алина там ползала, камень волшебный отыскивала. А потому слаб был очень. Ну, и порезы, конечно. От когтей. Здоровые, ужас!
Алина тоже с ней ходила на эту "тихую охоту". Точнее, ходили несколько женщин. В сопровождении двух воинов. Охотники, что ушли за Сашкой и уламрами, пока не появлялись, и непонятно было, почему. То ли продолжают преследовать похитителей, то ли уже убиты и где-то лежат в безвестности.
Но поскольку договаривались, что те вернутся именно к пещере, то племя пока так тут и оставалось. Лишь далеко никто не отходил, да при каждой вылазке группу женщин и девочек сопровождали один-два воина. Хотя какая от них будет оборона при большом нападении уламров, было ясно без всякого дара предвидения.
Потому в лесу Алина чувствовала себя неуютно. Боялась, проще говоря. Казалось, пресловутые уламры таились за каждым скоплением деревьев. Да и деревья здесь были страшные. Вернее, не здесь, а выше в горы. Здесь, на уровне пещеры, росли знакомые дубы и менее знакомые, но известные по прошлогодней поездке с родителями в Баден-Баден буки. А вот выше, вдоль горной цепи, сплошной чёрной стеною стояли ёлки и пихты. Мрачно так стояли, набычившись. Под дубами тоже, впрочем, младшую группу детсада не разместишь. Кусты, густая трава, подлесок. Но тут было видно солнышко. А что там, наверху, под синими кронами делается, даже представлять не хотелось.
Как и вообще, впрочем, не хотелось лазить по эти горам. Издали-то они смотрелись ничего. Красиво. Этакие зелёно-голубые волны, уходящие за горизонт… Но вблизи всё выглядело мрачнее и суровее. Горы, казалось, повернулись к ним, людям, крепкими затылками, и затеряться среди них было легче лёгкого. А ещё — ужасно чувствовалась собственная мелкость и ничтожность перед этим молчаливым, величественным и мрачным миром…
И где тут Гусю отыскать?
Разве что только с помощью этих суровых, но добрых местных людей. Арругов. Как это всё-таки здорово, что они не бросили Сашку, а пошли за ним, пошли за врагами, которые его уводили! А казалось бы, кто они им — эти внезапно оказавшиеся в их пещере дети? Невесть откуда свалившиеся существа. Из племени их врагов-уламров. Ничего с собою не принесшие, кроме раненого товарища и необходимости проявлять о них заботу, кормить и лечить.
Но вот ведь! — приняли, обогрели, устроили. Накормили. Хорошо, Гуся произвёл впечатление своими зубами. То есть не своими, а динозаврьими. Его приняли в члены племени, в воины. Обменялись копьями. А её, Алину? С ней зачем этот обряд омовения-посвящения устроили? Зачем она им нужна?
А раненый Антошка?
Но вот ведь! — приняли и возятся. Антон — понятно. Но вот и ведь и ей сейчас колдунья старается объяснить, какое растение чем полезно. Из десяти слов Алина понимает пять-шесть, но общий смысл всё равно доступен. А главное — понятно чувство, которое доносит до неё ведунья. Именно доносит. Излучает.
И чувство это тёплое. Как объятие…
* * *
Сашка дёрнулся ещё раз. Нет, эти гады своё дело знали: привязан он был крепко. Точно так, как показывали в фильмах про индейцев. К врытому глубоко в землю столбу,
Вокруг жертвы собралось всё племя. И стар, и млад, что называется. Дети, как водится, улюлюкали и дразнились. Взрослые смотрели молча, но хищно. Лишь один печальный взгляд выхватил из толпы взор мальчика: девочка, удивительно похожая на Виву из его школы, только темнокожую, смотрела на него с грустью и сочувствием. Но, естественно, никаких попыток помочь она не предпринимала.
Да и где уж там! Привязан он был, как уже сказано, качественно. Руки заведены назад и туго перехвачены по ту сторону ствола. Вокруг шеи и вокруг пояса также захлёстнуты петли. Чтобы, видимо, не сполз, когда ему отрежут ноги.
Интересно, на диво отстранённо подумал Саша, их как, сначала сварят и подадут в виде холодца или так, на костре пожарят? Или сырыми сгрызут?
Нет, шевельнуться он не мог, зря и пробовал…
Тут заколотили там-тамы или что там у этих первобытных играет роль торжественного боя барабанов. Раздвинув толпу, к пленнику медленно приблизились двое — вождь Яли и дедок-колдун. Дедок выглядел озабоченно, но и только: похоже, все прежние свои возражения против экзекуции он снял. Зато вождь Яли почти светился. Он убедил шамана и тем победил: когда он постареет и не сможет хорошо охотиться, нынешнее доказательство его превосходства перед духовным лидером поможет ему стать новым духовным лидером. Он получил в руки контроль над острым-режущим-камнем-который-прячется. Получил в борьбе с самим пришельцем с неба — хоть и маленьким, но умеющим делать чудесное воином.
Это, конечно, Саша сам подставился. Слишком рано достал нож и попытался всадить лезвие в брюхо вождю, когда тот подошёл вязать мальчика. Яли отскочил — первобытная реакция, что тут скажешь. Надо было ещё выждать, поближе подпустить. Был бы шанс выжить. Говорят, у дикарей есть такой обычай: убил вождя, сам станешь вождём. В "Хрониках Хиддика" показывали. Там, конечно, не дикари, но принцип-то вечный!
Но вот… не удалось. Вождь Яли навалился на противника, хватко облапил, вывернул руку, отнял нож. А пленника велел привязать к столбу.
Нож он на сей раз закрывать не стал. А может, наоборот, потренировался в своём чуме и понял принцип действия хитрого устройства "с неба". Во всяком случае, сейчас он приближался к мальчику, и непонятно было, кто улыбался более хищно — вождь Яли или блестящее лезвие в его руке…
Дедок пустился в пляс. Вертелся и подпрыгивал, обкуривая Сашу каким-то гадостным дымом. В корзинку с углями, видно, натолкал какой-то травы, потому что дым был густой и вонючий. Что он при этом лопотал, было непонятно. Впрочем, непонятно только пришельцу — толпа, в отличие от пленного, принимала бурное участие в пьесе и по ходу действия что-то слитно отвечала исполнителю. Балерун фигов!
Вождь Яли, похоже, театралом не был и на представление особого внимания не обращал. Лишь пару раз что-то гугукнул, подтверждая какое-то из высказываний колдуна. А так всё смотрел на жертву, сумрачно улыбаясь. Должно быть, уже представлял, гад, как будет бегать в его ногах по облакам. "А вот фиг тебе, скотина! — злобно думал Саша. — Обломишься! Обожрёшься моим мясом, ещё и по земле ходить не сможешь…"
Но это так, слабым утешением было. Умирать не хотелось страшно, а мысль о родителях, которые его не дождутся, вызывала внутренний вой. Даже злобная англичанка Виолетта казалась доброй и ласковой тёткой, с которой рядом просто хотелось целыми днями заниматься уроками. И уж не подойти к девочке Виве, которая непонятно близкой стала здесь, в этом чужом мире. Не подойти, не поднять со значением левую бровь и не спросить, глядя в глаза: "Вива, ты меня любишь?"