Затерянные в смерти (сборник)
Шрифт:
– О’кей!
И вышел.
А меня опять запер в кухне. «Так будем делать до тех пор, пока не убедимся, что она привыкла к дому», – объяснил он это вчера Бенни. Так неужели я еще не доказала свою благонадежность? Что же мне надо сделать для этого? Разорваться пополам?
Я облизала руку Сэма.
Удачи, милый! Осторожнее за рулем!
Мне удалось отодвинуть дурацкий стул, подпиравший дверь кухни, и открыть дверь еще до того, как я услышала звук отъезжающей машины.
Никогда не замечала этого раньше, но в моей гостиной не оказалось ни одного удобного кресла. Когда мы купили дом, я как раз увлекалась модерном. И мне нравилась мебель современных форм из кожи, стекла и стали. Модерн казался
За углом гудел тихонько мой компьютер. В спящем режиме. Но он был включен! Какая удача. Ведь кнопка включения находилась сзади, на одном уровне с монитором, и я бы вряд ли смогла дотянуться туда, чтобы нажать на нее носом. Теперь же достаточно было нажать на клавишу пробела – и пожалуйста! Экран замерцал синим цветом.
А что дальше? Как написать сообщение Сэму? Прежде всего необходимо устроиться на кресле так, чтобы лапами дотягиваться до клавиш. Это заняло больше времени, чем я предполагала, так как кресло на роликах все время крутилось и отъезжало от стола. Я немного напоминала себе тюленя, балансирующего на надувном мячике. Но все это было ничто по сравнению с попытками включить текстовый редактор. Я падала и падала на пол несчетное количество раз и ничего не добилась в результате, так как не смогла подвинуть мышку к значку Word и удержать ее там, одновременно нажимая подбородком на левую кнопку.
Но даже если бы мне удалось включить редактор, как бы я стала печатать буквы? Мои лапы были слишком большими. А язык – я уже успела это заметить – был неловким и совершенно бесполезным. Его нельзя было теперь повернуть в сторону, заострить или расплющить, можно было только высовывать вперед и засовывать обратно.
Разочарованная, я перепрыгнула с кресла на диван. Диван Сэма, который я никогда не любила. Потому что не знала раньше, как славно будет чесать щеки о его буклированную обивку. Щеки, кончик носа, между глазами – во всех местах, куда я не могла дотянуться как следует лапами. Затем я свернулась в лучах солнечного света, падавших на диван через окно, а подбородок положила на подлокотник. Чтобы лучше думалось.
Меня разбудил телефон. Чарли, отец Сэма, оставил на автоответчике сообщение, что приедет в субботу в восемь тридцать. Хорошее время. Как раз успеет сказать Бенни «спокойной ночи» и поцеловать его на ночь.
А может быть, попробовать написать Сэму обычное письмо? Конечно! Стащить со стола альбом с линованной бумагой было проще простого. Просто подтолкнула его носом. Так же как стаканчик с ручками и карандашами. Плохо только, что на верхней странице блокнота уже было что-то записано. Я не могла разобрать, что именно, так как глаза отказывались фокусироваться на надписи. Что бы там ни было, мне надо было сообщить кое-что поважнее. Куда важнее! С помощью языка, зубов и нижней губы я вырвала из блокнота верхнюю страницу и разодрала ее на мелкие клочки.
Не могу сосчитать, сколько раз я пыталась нажать на шариковую ручку, чтобы провести линию, но успехом мои усилия так и не увенчались. Потом я принялась за карандаши. Их было три, но первые два сломались у меня во рту. Последний удалось зажать в зубах, что было совсем не просто, потому что зубов у меня теперь было гораздо меньше. Но что же написать? Слова исключались.
Ерунда, ерунда, ерунда! Я не могла контролировать нажим. Я проделала карандашом дыру в бумаге и получила в результате нечто, приблизительно напоминающее ромб, на который успела накапать слюной.
Требовалось что-то побольше для выражения своих мыслей. Думать, думать! Если бы я была из тех женщин, у которых в доме множество декоративных подушечек – как у Моники Карр, – могла бы выложить послание из них. Но ведь я была совсем другой.
Наверху, среди беспорядка, царящего в комнате Бенни, я нашла наконец пачку фломастеров. Но писать в его комнате было совершенно бесполезно. Здесь можно было написать на стене красками для пальцев Геттисбергскую речь Линкольна, и никто не заметит несколько дней. Вернусь-ка я в дальнюю комнату.
Пальцы собаки, как и язык, могут только вытягиваться и убираться. Вот так вот. Я оставила попытки написать что-то с помощью фломастеров Бенни и сконцентрировалась на выкладывании из них какой-нибудь значимой фигуры. Мои инициалы! Если я смогу выложить на полу «ЛС», поймет ли Сэм что-нибудь?
Пришлось отъесть часть коробки, чтобы фломастеры вывалились наружу. Но игра стоила свеч. Да и у картона был приятный древесный вкус. Честно говоря, я и всю коробку съела бы с удовольствием. Но сколько фломастеров в коробке? Восемь? Десять? Я, кажется, утратила способность точно считать. С помощью носа я сложила из двух фломастеров «Л», но получившийся «домик» выглядел маловразумительно. Лучше сделаю покрупнее – два фломастера с каждой стороны. Хорошо. Теперь «С». Трудно изобразить дугу из прямых предметов. Все норовило получиться что-то вроде свастики. (Я так и слышала голос Сэма, спрашивающий: «Ты кто? Гитлер в новом воплощении? Нет, пожалуй, Ева Браун…») Я старалась изо всех сил, пока меня не отвлек чудовищный голод. Картонная коробка оказалась отличной закуской, пробудившей аппетит. Я побежала в кухню.
Вчера Сэм кормил меня смесью собачьих консервов и сухого корма. Было очень вкусно. Но сегодня в миске оказались только гранулы. Что ж, скучновато, но не так плохо. И хрустит приятно. Я съела всю миску.
Я сидела в прихожей, пытаясь почесать себя под ошейником, когда на крыльце послышались шаги. Я насторожилась и тихонько тявкнула. Но лай звучал не угрожающе, а как что-то заученное. Как что-то, что я должна была делать в таких случаях. Затем послышался скрип открываемой наружной двери. Гав! Звучало уже лучше. Через щель в двери посыпались конверты и журналы. Гав-гав-гав! Гав!
Когда-то мне был вполне симпатичен наш почтальон Брайан, а сейчас я просто ненавидела его. Но как здорово было лаять от души! Какой замечательный способ полного самовыражения! Все равно как петь во весь голос. Я лаяла и лаяла, пока Брайан не стал лишь смутным воспоминанием, затем снова пошла в дальнюю комнату и немного вздремнула.
Разбудил меня скрежет ключа в замочной скважине. Сэм! С отчаянно бьющимся сердцем я подбежала к двери. Сэм дома! Какая радость! Какой восторг! Я высоко подпрыгнула, пытаясь лизнуть его в лицо, отчаянно виляя хвостом, громко лая и едва контролируя свой мочевой пузырь, который хотел радоваться вместе со мной…
– Сидеть!
Но где же он был? Я слышала запах пластика, выхлопных газов, людей и… чего-то химического… так пахнет иногда новый ковер.
– Сидеть! Черт побери, собака… – он был не так рад меня видеть, как я его. Сэм выглядел усталым и напряженным одновременно. «Бедный мой мальчик», – подумала я, быстро приходя в себя, И последовала за ним в кухню. Сэм увидел стул, дверь.
– Черт возьми… как ты смогла… – Сэм вдруг как-то сгорбился. Я тоже поникла. Достав из холодильника пива, мой муж направился в дальнюю комнату.