Затерянные в смерти (сборник)
Шрифт:
Сэм не спешил отвечать на вопрос Бенни. Что-то в газете вдруг показалось ему безумно увлекательным. Надеялся, что Бенни забудет? Не тут-то было!
– Пап, ну что такое «стерилизовать»?
Сэму пришлось опустить газету.
– Это когда собаке делают такую операцию, чтобы у нее не могло быть детей. То есть щенков.
– Почему?
– Что – почему?
– Почему у нее не может быть щенков?
– Потому что доктор делает так, чтобы их не могло быть. Что-то им там перевязывают в животике. И щенки уже не могут вылезти оттуда. Скажи-ка, малыш, сколько дней осталось до твоего дня рождения?
– А это
– Нет.
– Но у Сономы могли бы быть хорошие щенки. Просто отличные щенки! А как она выбралась тогда из дома? – спросил Бенни, вдруг охладев к вопросу о щенках. – Как ей удалось?
– Думаю, она выбежала, когда мы уезжали с утра. Ничего другого в голову не приходит. Выскользнула за дверь, а мы не заметили. Надо нам быть осторожнее.
Сэм уже проверил каждое окно и каждую дверь в доме. Я сопровождала его. Он нашел открытое окно в подвале, но Сэму даже не пришло в голову, что это и был тот путь, которым я ускользнула из дома. Сэм был уверен, что ни одна собака не может быть такой умной и ловкой. Я испытывала заслуженную гордость!
Между тем Бенни снова решил вернуться к теме щенков.
– А что, если у Сономы в животе скопится слишком много щенков, они не смогут вылезти наружу и Сонома взорвется? Она ведь может взорваться? Она может – бух!
– Нет, такого не может быть, – заверил его Сэм. – Ты уже мечтаешь о своем празднике, Бенни? В следующее воскресенье тебе исполнится шесть.
Но Сэму не удалось перевести разговор на другую тему.
– А почему нет? – продолжал расспрашивать мой маленький сынишка.
– Потому что не может. Доктор сделает так, что у нее вообще не смогут появиться щенки.
Так, тут мы вступаем на опасную территорию. Я навострила уши.
Но Бенни на этот раз пропустил опасную «взрослую» фразу и продолжал выяснять свое:
– А почему?
– Потому что… Лучше иметь одну собаку, чем шесть или семь.
– Почему? Нет, не лучше!
– Потому что о шести или семи собаках будет очень трудно заботиться.
– Я буду о них заботиться!
– Поэтому надо сделать Сономе операцию, чтобы она была нашей единственной собакой. Нашей главной собакой. – Очень хорошее объяснение! Но дальше Сэм зашел слишком далеко. – Как единственный ребенок.
– Как я?
– Правильно!
– Но я не хочу быть единственным ребенком!
Сэма бросило в краску при этих словах, но я не могла сказать с уверенностью, кого они ранили больше – его или меня.
– У собак все по-другому, – начал он. – Сонома будет счастлива с нами. И жизнь у нее будет гораздо лучше, если она останется нашей единственной собакой.
– А до скольких лет она проживет?
– Не знаю. Но будем надеяться, что она проживет долго.
– Она умрет?
– Когда-нибудь да. Но будем надеяться, что очень не скоро.
Бенни положил мне на шею свою мягкую теплую ручку. Сэм ласково потрепал по спине. Что ж, по крайней мере, разговоры о моей неизбежной кончине отвлекли их от темы щенков. Представляю, какое облегчение испытал Сэм.
Моя голова лежала у него на коленях. А я вспоминала, что мы говорили когда-то о втором ребенке. И оба хотели его, но потом… даже не знаю, что вдруг случилось потом. Сэм время от времени возвращался к этой теме, а я все время упиралась: «Не могу отказаться сейчас от работы, слишком благоприятная ситуация на рынке…» Или: «Слишком сложное
Наверное, такими собаки все время видят людей.
И о чем я думала раньше? Конечно, я хотела еще детей! Я обожала детей. Словно короткая вспышка озарила мое сознание, и я представила себе на несколько секунд, как лежу на боку и кормлю своих малышей – шестерых или семерых. Картина была не такой тревожной, какой могла показаться на первый взгляд. Зато теперь в голове у меня прояснилось.
Теперь было важно, как никогда, снова стать собой, получить себя обратно. Как можно скорее, пока Сэм не договорился с ветеринаром об операции.
Уложив Бенни, Сэм вернулся в кабинет и позвонил Ронни Льюису.
– Я просмотрел предложение, Рон, и думаю, нам стоит его принять.
Так я и знала! Сэм всегда был наивен во всем, что касалось денег. Он был мечтателем, а не практиком. Что ж, мне нравилось в нем это. Но Сэм, ради всего святого, не стоит хвататься за первое же предложение.
То же самое сказал ему Рон.
– Я знаю, Ронни, но я не хочу всей той кутерьмы… мне не до того сейчас. Давай примем предложение и покончим с этим. Я много думал и считаю, что лучше поступить именно так.
Рон что-то еще говорил на другом конце провода.
– Звучит заманчиво. Еще один вопрос, Рон. Ты говорил, что к предложению прилагался чек. Это задаток? – Сэм потряс конверт, и бумаги, лежавшие в нем, рассыпались по столу. – Хм, нет. Я посмотрел еще раз – чека в конверте нет. – Голос Рона на другом конце провода стал громче. Я почти слышала его слова, хотя в этом и не было необходимости Я могла легко представить себе, что говорит Рон.
– Нет, я точно смотрел, – снова сказал Сэм. – Ну, я думаю… я не знаю… может быть, он… может быть, вы… Нет, чека нет. Да, думаю, тебе лучше позвонить ему и уточнить… ОК, я здесь, буду сидеть тихо.
Сэм повесил трубку. Я почувствовала на себе его взгляд и притворилась спящей.
Ну, скажу я вам, улизнуть из дома через подвальное окно было детской игрой по сравнению с кражей чека из бумажного конверта, где лежал трехстраничный документ – да еще так, чтобы не повредить бумаги и не оставить на них ни капельки слюны. А сжевать и съесть чек было еще труднее, так как от него почему-то пахло бензином. Но собака знает, что велит ей долг.
Мне было неловко перед Роном. Потеря чека с задатком на десять тысяч долларов не могла пройти без последствий для сделки, даже если клиент проявит благоразумие. А клиент Рона, похоже, был не из числа тех, кто склонен его проявлять. Откуда я это знала? Инстинкт и опыт. По счастью, Рон был боссом, так что никто, по крайней мере, не мог его уволить.