Затерянные во льдах. Роковая экспедиция
Шрифт:
Я начал спускаться к хижине. И вдруг остановился. Что-то привлекло мое внимание. Какое-то движение. Я прищурился, пытаясь навести резкость, потому что от бесконечной белизны у меня уже все расплывалось перед глазами. Что-то двигалось вдали, справа от хижины, на противоположном берегу самого большого из замерзших озер. Какая-то точка перемещалась в направлении мрачной громады Санкт-Паала. «Может, это северный олень? — подумал я. — Или медведь?» Но, пожалуй, я знал, что это такое, даже рассматривая все возможные альтернативы. Я ощутил, как оживает мое измученное тело, наполняясь силой азарта погони. «Ловаас или Фарнелл?» — спрашивал я себя. Неужели ему удалось от них ускользнуть? Но нет. Точка разделилась. Их было двое. Это был Ловаас.
Я всмотрелся в даль, изучая
Я не задумываясь с силой оттолкнулся палками и понесся к плоской поверхности озера. По крайней мере, я мог срезать здесь изрядный угол и тем самым сократить себе путь. Фарнелл, а за ним и Ловаас, спускались к хижине, после чего им пришлось повернуть направо под практически прямым углом. Срезая дорогу через озеро, я выигрывал милю, если не две.
Вот теперь началась настоящая погоня. Прежде дичь казалась вымышленной. Я знал, что впереди что-то есть, но единственным подтверждением этого были следы лыж на снегу. Но теперь я их видел. Они стали реальны. Мне и в голову не пришло задать себе вопрос, что я стану делать, когда догоню свою добычу. Все мои усилия теперь были устремлены на то, чтобы развить максимально возможную скорость и сократить расстояние между мной и Ловаасом.
Я едва не кубарем скатился по крутому склону, и лыжи заскрежетали, вылетев на более жесткий снег на льду озера. Лед выдержал, и я легко заскользил по ровной поверхности. Когда я начал взбираться на длинный склон, ведущий к Санкт-Паалу, меня уже отделяло от Ловааса и его помощника не больше мили. Время от времени на очередном подъеме мне даже удавалось разглядеть их фигуры, черневшие на белом снегу. Я даже видел, которая из этих фигур принадлежит Ловаасу, который был значительно ниже и толще своего спутника. Один раз я заметил Фарнелла — одинокую точку высоко на склоне горы.
И этот склон становился все круче. Каждое движение стоило мне огромных усилий, и теперь меня толкала вперед исключительно сила воли. Я сосредоточился на этом, но все равно заметил, что Ловаас уже дважды оглянулся через плечо. Не заметить меня он не мог. И тем не менее я не задумывался над тем, что буду делать и как мне удастся пройти мимо этой парочки к Фарнеллу. Мне было довольно и того, что я постоянно держу их в поле зрения. И я не мог позволить себе размениваться на что-то, кроме необходимости поддерживать этот темп.
Теперь следы лыж передо мной были глубокими и отчетливыми. Мне незачем было их искать. Все, что я должен был делать, это идти за ними. Но бог ты мой, как же у меня болели ноги! Дыхание хриплыми всхлипами вырывалось сквозь стиснутые зубы. Скоро мне пришлось взбираться на склон боком, иначе у меня уже не получалось. Судя по всему, то же самое были вынуждены делать и все остальные. Понимание того, что они изнурены не меньше моего, утешало и придавало мне сил.
На особенно крутом участке я остановился. Ветер прохватывал меня насквозь, и от его прикосновений пот ледяными каплями замерзал у меня на лбу. Солнце полностью скрылось за тучами, и в этом зимнем ненастном дне не чувствовалось ни малейших признаков весны. Справа от меня со стороны моря наползала новая гряда туч, стремительно скрывая из виду вершины гор. Ввиду того, что меня ожидал переход через ледник, это был очень зловещий признак. Если он предвещал туман, то мне могла представиться возможность пройти к Фарнеллу, миновав Ловааса. Но если это был снег… От одной мысли о метели на высоте в пять тысяч футов я похолодел. Снег неизбежно замел бы все следы от лыж, а впридачу мог скрыть и мерные столбики.
Я повернулся и, сцепив зубы, продолжил свое мучительное восхождение. Теперь меня гнал вперед страх перед этими громоздящимися на западе облаками. Я понимал, что должен преодолеть ледник, прежде чем они меня настигнут. Но они не оставили мне ни малейшего шанса. Через пять минут видимость упала и в воздухе заметно похолодало. Я остановился и быстро сориентировался на местности, выбрав направление на пик Санкт-Паала. Затем я снова побрел вперед, продолжая свое бесконечное восхождение. Тучи уже утратили первоначальную форму и серой пеленой стремительно затягивали долину, простирая серые ледяные пальцы, обвивая ими черные каменные осыпи, пока вокруг вообще ничего не осталось. Мой мир сузился до размеров крохотного пятачка снега у меня под ногами, который во внезапно наступивших сумерках казался грязным и серым. Все остальное превратилось в мутную бездну. Теперь меня связывали с миром только четко вырезанные в снегу следы лыж. Они скрывались где-то за завесой тумана и, сколько бы я по ним ни шел, уводили меня все дальше.
Ветер стал заметно холоднее, и в его ледяных порывах ощущалась сырость. Я с таким же успехом мог находиться где-то в Канаде, на склонах Скалистых гор. Но там я был бы хорошо оснащен и тепло одет и обут в мокасины, меховую шапку и шерстяные свитера. А здесь ветер пронизывал меня насквозь, до самых костей, которые уже онемели от усталости.
Из тумана возник высокий тонкий шест. Он торчал из снега возле черной гранитной осыпи. Первая веха. Я наконец-то взобрался на ледник. Следы лыж вонзались в непроницаемую мглу. Прежде чем столбик у меня за спиной скрылся из виду, я уже заметил следующий. Лыжные следы вплотную прижимались к вехам. Я миновал еще один столбик, а затем следующий. Но вскоре мне пришлось снова карабкаться наверх. Я повернулся боком и осторожно переставлял лыжи все выше, стараясь не думать об острой боли во всем теле. Начинала сказываться разреженная атмосфера и мороз. Мне казалось, что я никогда не попаду на самый верх. Всякий раз, когда я говорил себе, что я уже на вершине Санкт-Паала, всегда оказывалось, что главный хребет еще впереди.
Внезапно, наверху этого третьего хребта, возле одной из вех, лыжные следы повернули влево и ушли вниз. Я автоматически повернул вслед за ними. Лыжи плавно и легко заскользили вниз. Ветер продувал мою куртку, превращая мой пот в ледяную липкую массу. Мне казалось, что на мне вообще нет никакой одежды. По лицу меня хлестали завихрения сорванного ветром снега. К счастью, я спускался не слишком быстро. Следы поворачивали, уходя в сторону, и я плавно повернул за ними. Слева завиднелся обрыв, крутой склон которого тоже был окутан снегом. Снизу белыми спиралями восходящего воздуха поднимался туман. У меня екнуло сердце. Я оказался на самом краю, а дна пропасти не было видно. Ее глубина могла быть любой, от ста до тысячи футов. Вдруг я осознал, что за последние пятьсот футов не увидел ни одной вехи, и это заставило меня резко затормозить. Я стоял, глядя в обманчиво клубящийся пар, и напряженно размышлял. Внезапно мне стало ясно, какую игру затеял Фарнелл. Он знал эти горы. Он преднамеренно увел своих преследователей от обозначенного вехами пути, предложив им поиграть в прятки на лыжах. Но в этой игре все силы природы, включая туман и опасности горного пейзажа, были на его стороне.
Я колебался. А туман тем временем темнел на глазах. Мимо меня уже неслись тучи темных хлопьев. Начинался снег. Я поднял голову и посмотрел вперед. Там отчетливо виднелись следы лыж. Но они прямо у меня на глазах стремительно сливались с окружающим пейзажем, исчезая под сыплющимся сверху снегом.
Я развернулся и, внезапно испугавшись затеряться в этой снежной пустыне, заспешил обратно по собственным следам. Снег усиливался. Ветер дул прямо мне в лицо, слепя своим ледяным дыханием и пригоршнями снега. Спустя несколько мгновений моя куртка побелела, и мне пришлось смахивать липкие ледяные частицы со своего лица.
Боже мой! От страха мои руки и ноги заработали с утроенной силой! К тому времени, когда я вернулся на место, где был вынужден резко затормозить у края пропасти, след моего поворота уже почти скрылся под снегом. Я начал взбираться по длинному склону, с которого скатился с такой легкостью. Но не успел я преодолеть половину этого пути, как проложенная мной лыжня исчезла, как будто ее смахнула огромная рука. Я остановился и извлек из кармана компас. Смысла руководствоваться направлением ветра не было, потому что он дул одновременно со всех сторон.