Затерянные

Ширяев Иван Борисович

– Валторну, что ли? Валторну я ещё не придумал, а орган под дождем размокнет. И вообще это эклектично: валторна и гуси, плетень и скрипка. Искусству нужна гармония.

– А вот и нет!
– заговорщицки прошептал Горыныч, - есть нужная вещь на примете. Подарим ей аварийный сигнал.

– Тот самый?! А не влетит?

– На крайний случай дубликаты есть, их несколько твердь сия имеет. Сам подумай, вещь изящная, преискусная, и какая с диким камнем гармония, древними оливами и каменистой тропой у брега морского? Лучше подарка и не придумать!

– Что-то есть в твоей мысли, изверг полуночный, чье имя Мегедрион, птиц убивающий взором.

Змей Гаврилыч переполз в тень и призадумался.

– А катапульта не сработает?
– опасливо произнес он, - нам тогда шляпа. В порошок сотрет, в пропасть сбросит, шкуры на барабан натянет.

– Не должна, - сказал зеленый Змей, - биометрия другая. Геном, ментальный отпечаток. Он же сам говорил, что сотворил.

– Что-то меня всё таки беспокоит. Если бы просто сотворил, соргинальничал бы в мелочах, а они оба ладные, функциональные, что ли. Ни тебе рожек, ни хвоста полосатого, и ядом не плюются.

– Так и быть, кивнул Змей Гаврилыч. Не будь я пожирателем плоти, ужасом расщелин, если не порадую даму.

После чего оба змея скользнули к обрывистому берегу, к изумрудным волнам Тыгыдымскаго моря, нашли камень замшелый с глубоко врезанной надписью Б.Г.К., начертали хвостами на песке секретный код и, свившись сверкающими кольцами, сдвинули Бел Горюч Камень.

Под ним же открылся тайник, и был распакован, извлечен на свет ритон из драгоценной раковины, богато украшенный жемчугами.

Перевязав его алой лентой, предстали древние змии перед Евой.

– Я, похититель снов, сосуд внеземных пороков, соблазнитель невинных, убийца надежд, тень тени на перекрестке, чьё имя Тентарион, дарю тебе, дитя, сей инструмент. Радуйся, чистая душа!
– произнес Змей Гаврилыч.

– Я, пожиратель плоти, ужас болот, дух ущелий, разрушающий ревом скалы, чье имя Амдусехас, дарю тебе сей ритон драгоценный, возлюбленное Богом дитя. Постигай же тайны музыки и гармонию мира сего, - сказал Змей Горыныч.

Тут и запыхавшийся Адам подоспел. Бросив на землю мешок, сунул Еве здоровенный букет вызывающе алых роз и обнял её.

– С днюхой, короче! Чтобы всегда было восемнадцать!

Пока Ева нюхала и пыталась пристроить букет в ведро, супруг вытряхнул из мешка яблоки, и они покатились по траве - румяные, сочные.

– Угощайтесь все! И вы, аспиды, тоже. Особых приглашений не будет.

– Откуда это?
– удивленно спросила Ева у синего змея, - и розы... Давно таких не видела.

– Известно откуда, из запретной зоны. Но моё дело предупредить, - прошамкал Змей Гаврилыч,- а за яблоки спасибо, вкусные очень,- и змеи продолжили хрустеть.

После яблок Ева внимательно изучила ритон, улыбнулась, и приложила его к губам. Тростниковую дудку она знала, но звук её был жалкий, хриплый какой-то. А здесь настоящее чудо, холодящее руку древностью вселенной.

Первая же нота, печальная, как крик далекого журавля, заставила всех притихнуть. Даже кузнечики смолкли. Звук был чистый, но сильный, и пару секунд эхо перелетало по склонам лесистого холма над деревней.

Уверенней Ева вздохнула и вывела мелодию, что подсказала душа. Повторила её, украсив полутонами. Ритон, казалось, помогал ей, а может, так и было на самом деле?

– Всё. Дальше я не придумала, - робко сказала Ева. Вид её был растерянный.

– Браво,- крикнул Змей Горыныч, - не будь я Олгой-Хорхой, дух пустынного ветра, если девочка не способна оживить камень и растопить ледяные скалы!

И только Змей Гаврилыч настороженно смотрел на горизонт, где уходящее солнце закрыла над морем туча. Края её поблескивали розовыми всполохами. Стая чаек вдруг снялась и потекла на восток, навстречу бледной вечерней луне. Ветер прошелестел в сухих листьях сентября.

– Ну ты даёшь, мать, - сказал взволнованный Адам,- по моему, это было круто. Впрочем, дай мне попробовать. Хочу понять, как это у тебя получается.

Адам повертел ритон, любуюсь жемчужным орнаментом, набрал в лёгкие воздуха и дунул со всей мощью. Вышло... грозно и устрашающе, как рев истребителя, как прощальный голос тонущего Титаника, и трубы царской охоты отвечали ему в чаще. Впрочем, это было эхо.

Неожиданно, земля содрогнулась, раздался скрежет корней, с рокотом открылась на берегу черная щель, и целый утес сполз в море, подняв к небу облако водяной пыли, падающие с деревьев каштаны и сливы заскакали по тропе, из леса с визгом выскочили кабаны, и, не разбирая дороги, скрылись в кустах. Небо прорезала вспышка круглой формы и, выбросив щупальца к горизонту, погасла. Адаму заложило уши, он подхватил Еву под пояс и бросился между навозной кучей и плетнем, и вовремя - столетний каштан, под которым они собрались, рухнул, подняв беспомощно к небу корни. Домик покачнулся, но устоял.

А вокруг, по линии горизонта, над морем, за лесом, за садом и каменистой долиной, где тёк ручей - вспыхивали и гасли, уходя в небо, яркие алые лучи. Раз... Два... Три... Четыре... Потом ещё чаще, но Ева и муж её уже не видели этого, уткнувшись лицом в прелую траву. А потом удар грома оглушил их и всё стихло.

Когда это началось, Змеи наперёд своих мыслей свернулись в кольцо и укатились в свои глубокие пещеры, полные драгоценностей. Таковы уж их рептильные инстинкты.