Затерянный мир (илл. Л. Фалина)

Дойл Артур Конан

Ты встречал Маракота и знаешь, какой это сухарь. Я уже рассказывал, почему старик остановил свой выбор на мне: он навел справки у Соммервиля из Зоологического института. Соммервиль познакомил Маракота с моим эссе об океанских крабах, которое удостоилось академической награды. Это сыграло главную роль. Конечно, замечательно принять участие в столь увлекательной экспедиции, но я бы предпочел иметь дело с кем-то более жизнерадостным, чем с этой ходячей мумией Маракотом. Старик совершенно равнодушен к обычным человеческим увлечениям. Только наука вызывает у него живейший интерес. «Крепкий орешек, самый крепкий из всех, кого я знаю», — говорит о нем Билл Сканлэн с оттенком восхищения. Подобную преданность делу Билл находит поразительной. Помнишь, как ты смеялся, когда услышал мой рассказ о знакомстве с профессором Маракотом. Я спросил его, что следует прочитать,

чтобы лучше подготовиться к плаванию. На что он ответил, что для серьезного изучения океанских глубин необходимо тщательно проработать все его труды, а в качестве легкого чтива рекомендовал перечитать Геккеля.

Сегодня, спустя полгода со дня нашего знакомства, я знаю Маракота не намного лучше, чем в тот день, когда увидел его впервые, в маленьком кабинете с видом на Оксфорд-Хэй. Профессор все время молчит, а его худощавое суровое лицо, лицо Савонаролы или, скорей, Торквемады, никогда не озаряется улыбкой. Длинный тонкий, выдающийся вперед нос; маленькие серые сверкающие, близко посаженные глазки под нависшими клочковатыми бровями; тонкие, всегда плотно сжатые губы; провалившиеся от постоянного умственного напряжения и суровой жизни щеки — ничто в его внешности не располагает к сближению. Он постоянно витает где-то в недостижимых вершинах, вне пределов, доступных пониманию обычного смертного. Временами мне кажется, что профессор не вполне нормален. Например, этот его диковинный аппарат… Но обо всем по порядку, чтобы ты смог разобраться.

Начну с начала. «Стратфорд» — прекрасный небольшой корабль, идеально приспособленный для выполнения поставленной задачи. Широкое, с просторной палубой, водоизмещением в тысячу двести тонн судно оснащено всевозможными приспособлениями для замера глубины, тралами, драгой и сетями. Мощные паровые лебедки, а также разнообразные механизмы, некоторые знакомые, а некоторые совершенно неизвестные, дополняют общую картину. Под палубой расположена превосходно оборудованная лаборатория для особых исследований. Еще до начала экспедиции «Стратфорд» заработал репутацию корабля-загадки. Вскоре я убедился в том, что данная характеристика вполне заслуженна. Сначала наши действия были довольно однообразными. Сперва корабль направился в Северное море. Мы даже пару раз забросили трал в воду. Но так как средняя глубина в этих местах не превышает шестидесяти футов, а корабельное оборудование приспособлено для работы на больших глубинах, данная операция оказалась не более чем потерей времени. Наш улов представлял собой знакомый набор: акула, несколько кальмаров, медузы и мелкая живность, которой богато илистое дно. Затем мы обогнули Шотландию, Фарерские острова и направились на юг. Однажды, безлунной ночью, мы чуть было не сели на мель, но к счастью, все обошлось. Не считая этого эпизода, путешествие не баловало нас событиями.

В течение первых недель я пытался сдружиться с профессором Маракотом, но это оказалось нелегкой задачей. Во-первых, профессор самый рассеянный человек из всех, кого я встречал. Он все время погружен в свои мысли. Помнишь, как он пытался всучить пенни мальчику-лифтеру? Маракоту тогда показалось, что он садится в такси. Полдня профессор проводит в раздумьях и, кажется, совсем не замечает, где он и что вокруг него происходит. Во-вторых, Маракот чрезвычайно скрытен. Он сутками просиживает над бумагами и картами, но стоит только мне появиться в каюте, как профессор сгребает бумаги в сторону. Уверен, что этот человек вынашивает секретные планы, но предпочитает до времени хранить их при себе. Билл Сканлэн полностью разделяет мое мнение о профессоре.

— Скажите, мистер Хедли, — однажды вечером обратился ко мне Билл. Я в тот момент находился в лаборатории, изучал образцы океанической флоры. — Как вы думаете, что у этого человека в голове? Что, вы полагаете, он замыслил?

— Полагаю, — ответил я, — что нам предстоит заниматься тем, чем до нас занимался «Челленджер» и десятки других исследовательских судов. Мы добавим несколько новых видов к бесконечному списку глубоководных океанских существ и нанесем пару штрихов на карты морского дна.

— Как бы не так! — воскликнул Билл. — Попробуйте еще раз. Во-первых, что я делаю на корабле?

— Вы здесь на случай, если испортятся машины?

— А вот и нет! Какие машины! Машина «Стратфорда» на попечении Мак-Ларена, шотландского механика. Нет, сэр, не для того мерибанкские ребята послали сюда своего лучшего мастера, чтобы он чинил дурацкие керосинки. Недаром же мне отстегивают полсотни долларов в неделю. Топайте за мной, я покажу вам кое-что.

Билл

вытащил из кармана ключ, отпер дверь в глубине лаборатории и повел меня по узкому трапу в трюм. Там было почти пусто; только четыре объемных металлических предмета тускло поблескивали сквозь завитки соломы в массивных деревянных ящиках. Это были гладкие стальные плиты, снабженные по краям болтами и заклепками. Каждая плита была размером примерно в десять квадратных футов и толщиной дюйма в полтора, с круглым отверстием посередине, дюймов восемнадцати в диаметре.

— Что за чертовщина? — спросил я.

Необычное лицо Билла Сканлэна (физиономия Билла представляет собой нечто среднее между лицом водевильного комика и циркового борца) расплылось в улыбке.

— Это моя малышка, сэр, — произнес Билл. — Вот поэтому, мистер Хедли, я здесь и нахожусь. К этой штуке прилагается такое же стальное дно. Оно вон в том ящике. Кроме того, крышка в виде купола и большое кольцо то ли для каната, то ли для цепи. А теперь гляньте на днище.

Под нашими ногами находилась квадратная деревянная платформа. Болты по углам показывали, что платформу можно отсоединить.

— У судна двойное дно, — продолжил рассказ Сканлэн. — Профессор, кажется, окончательно спятил, или же он умнее, чем мы предполагаем. Насколько я понял, он собирается построить нечто похожее на стальной колокол и опустить его в воду, убрав предварительно днище корабля. Мощный прожектор позволит разглядеть, что происходит вокруг.

— Если это так, то было бы проще сделать у судна прозрачное дно, — возразил я.

— Вы это верно подметили, — пробормотал Билл и почесал затылок. — Никак не получается разгадать, что к чему. Наверняка я знаю лишь одно: мне предписано выполнять все приказы профессора и по мере сил помогать собирать эту дурацкую штуковину. Он до сих пор молчит как рыба. Я тоже молчу, но приглядываюсь и принюхиваюсь. Еще немного, и я сам все пойму.

Так я впервые соприкоснулся с тайной путешествия. Плохая погода внесла корректировку в наши планы. Мы остановились к северо-западу от мыса Юби и стали производить глубоководное траление, заодно измеряя температуру воды на разных участках и исследуя пробы на состав соли. Траление петерсоновским тралом — занятие увлекательное. Трал двадцати футов в ширину загребает все, что встречается на пути. С глубины в четверть мили он приносит одни породы рыб, а с глубины в полмили — совсем другие. В разных слоях океана, как на разных континентах, свои обитатели. Иногда с самого дна мы вытаскивали полтонны чистейшей розоватой слизи, являющейся сырым материалом, основой будущей жизни. Иногда в наши сети попадала вязкая тина, которая под микроскопом распадалась на миллионы тончайших круглых и прямоугольных частиц, разделенных между собой прослойками аморфной грязи. Я не стану утомлять тебя перечислением бротулид и макрурид, асцидий и голотурий, полипов и иглокожих. Ты ведь и так знаешь, что дары океана неистощимы. Мы усердно собирали богатый урожай. Но я никак не мог избавиться от ощущения, что не за этим привез нас сюда Маракот, что в его узком сухом черепе египетской мумии скрываются совершенно другие планы. Казалось, что это всего лишь репетиция, проба людей и механизмов, вслед за которой предстоит настоящее дело…

Я дописал письмо до этого места и отправился прогуляться по берегу в последний раз. Завтра рано утром нам предстоит сняться с якоря и продолжить путешествие. Мое появление на пристани оказалось как нельзя кстати. На пирсе у корабля разгорелась нешуточная потасовка. Профессор Маракот и Билл Сканлэн оказались в самом центре скандала. Билл по натуре драчун и задира, никогда не прочь пустить в ход кулаки. Но сейчас, когда вокруг столпилось с полдюжины угрюмых даго, обвешанных ножами с ног до головы, ситуация становилась угрожающей. Было самое время вмешаться. Выяснилось, что доктор Маракот нанял одну из странных колымаг, которые здесь называют «кебом», и успел объехать пол-острова, изучая его геологическое строение. Профессор совершенно забыл о том, что не захватил с собой ни гроша. Когда пришло время платить, он никак не мог растолковать местным простофилям, что забыл деньги на корабле. Разъяренный возница попытался отнять у профессора часы в качестве оплаты. Билл Сканлэн немедленно вступился за босса. Не миновать бы им обоим ножа в спину, если бы я все не уладил. Извозчик получил доллар, а парень с подбитым глазом пять долларов в качестве компенсации морального ущерба. На этот раз все закончилось благополучно. Маракот впервые обнаружил человеческую сущность. Когда мы поднялись на борт, он пригласил меня в свою маленькую каюту и от души поблагодарил.