Затерянный поезд
Шрифт:
Глава 27
СУД НАД КНЯЗЕМ
Заседание верховного суда, которому предстояло решать судьбу князя Владимира, проходило, по приказанию короля, под председательством бургграфа Рунг-Касселя.
Суд собрался в самом большом зале дворца, в котором обычно давались особо торжественные приемы. В длину зал имел восемьдесят метров, в ширину – тридцать.
Старый бургграф занял свое председательское место, строго соблюдая традиционный церемониал. В соответствии с древней поговоркой королевства Гессе-Веймара, гласившей, что никогда не следует
По английскому правилу законодательство Гессе-Веймара предусматривало расширенный состав членов суда и лишь одного судью.
И в самом деле, позади Рунг-Касселя в высоких креслах восседали представители аристократии, официального и придворного кругов. Там был префект Глотцбурга, распорядительный директор дипломатической службы, имевший ранг министра, принц Реусский, родственник короля, барон де Рутишеймер, исполнявший в королевском дворце обязанности лейб-консульта. Присутствовали и представители буржуазии, выражавшие интересы демократических слоев.
Все, имевшие право на ношение мундира, явились в парадной форме, остальные были в черных фраках и при орденах.
Превращенный в зал суда праздничный зал дворца был украшен полотнами знаменитых мастеров. Эта грандиозная галерея, вобравшая в себя за долгие годы великое множество произведений изобразительного искусства высочайшей пробы, являла собой одну из достопримечательностей города Глотцбурга.
В наступившей тишине раздался голос герольда:
– Заседание начинается.
В тот же момент из небольшой дверцы в стене зала показался князь Владимир.
На нем был великолепный дипломатический мундир, украшенный высшей наградой королевства Гессе-Веймара – «Серебряным Леопардом», планка которого была усыпана алмазами.
Князь почтительно поклонился тем, кто должен был решать его судьбу, и сел в кресло красного бархата с золотыми позументами как раз напротив бургграфа Рунг-Касселя, совершенно утонувшего в своем кресле и более походившего на человеческую руину.
Начался допрос, вести который было поручено королевскому камергеру господину Эрику фон Кампфену.
Бесцветным и робким голосом он задавал князю Владимиру бесконечные и никчемные вопросы, на которые тот отвечал непринужденно и с завидным изяществом.
У обвиняемого спросили имя, возраст, титулы, местопроживание – все то, что было известно всем и ни у кого не вызывало сомнений.
Наконец дело дошло и до событий, послуживших причиной созыва верховного суда, не собиравшегося в течение ста пятидесяти лет и теперь останавливавшегося на каждом шагу, так как процедура его была основательно забыта и приходилось то и дело лезть в старинные книги и выискивать надлежащие слова и жесты, чтобы – не дай Бог! – не совершить какой-нибудь бестактности или оплошности.
Королевский камергер, исполнявший, по сути, те функции, которые во Франции возложены на нотариуса, начал задавать князю вопросы.
– Скажите, пожалуйста, какова была цель вашей поездки из Глотцбурга в Англию?
Тот ответствовал:
– Правительством мне было поручено передать пять миллионов специальному посланнику Англии сэру Гаррисону.
– Какова была цель этого платежа?
– Покупка Гессе-Веймаром острова в Тихом океане, принадлежавшего британской короне.
– Почему этот платеж совершался в Антверпене?
– Была забастовка моряков, она нас задержала. Дело в том, что существовала дата, после которой началось бы начисление процентов. В силу этого я должен был вручить деньги английскому правительству точно в назначенный срок. Впрочем, сэр Гаррисон дал мне расписку.
– Совершенно верно, – подтвердил королевский камергер, – расписка за переданную английскому правительству сумму была обнаружена бельгийской полицией на месте трагедии, на набережной Шельды.
Королевский камергер обернулся в сторону председательствовавшего бургграфа, как бы спрашивая совета у дуайена королевства; но тот блаженно улыбался, заведя глаза к потолку и играя дрожащими пальцами с ручкой, из которой было вынуто перо, чтобы бедный старик ненароком не поранился, поскольку явно не давал себе отчета в том, что вообще делал.
По залу пролетел шепоток; тогда, возобновляя допрос, фон Кампфен сказал:
– Князь, народная молва и прочие россказни, которым государство не может доверять, не имея доказательств, представляют дело так, будто ваше высочество причастно к загадочной кончине сэра Гаррисона и будто бы вы располагаете определенными сведениями о трагической гибели посланца английского правительства…
Более деликатно сказать князю Владимиру, что он обвинялся в убийстве, было невозможно.
Наступал решительный момент: ответы князя дали бы каждому возможность составить свое мнение о совершившемся. Внимание присутствовавших возросло до предела.
Однако прекрасно владевший собой князь Владимир спокойно заявил:
– Вот как все происходило: пообедав в ресторане, мы с сэром Гаррисоном решили прогуляться по набережной Шельды прежде, чем отправиться в отель, где остановились. При сэре Гаррисоне были те пять миллионов, что я ему вручил в обмен на расписку. Мы шли на некотором расстоянии друг от друга по совершенно пустой набережной… Вдруг я услыхал крик и одновременно – выстрел! Узнав голос сэра Гаррисона, я бросился к нему, но тут передо мной возник темнолицый детина с револьвером в руке. Незнакомец кинулся мне наперерез и нанес удар такой страшной силы, что я потерял сознание и рухнул. Я упал между двух тюков и пролежал так, вероятно, час или два. Этот человек и был, как я полагаю, убийцей сэра Гаррисона. Я же избежал смерти только чудом!
Заявление князя Владимира произвело посредственное впечатление – все ожидали рассказа более подробного и конкретного. У чувствовавшего себя, как на пытке, фон Кампфена не было никакого желания продолжать этот затянувшийся допрос, и он с тоской поглядывал на старого бургграфа Рунг-Касселя. Но председатель был совершенно безразличен к происходившему и развлекался тем, что вылил содержимое чернильницы на стол и, макая пальцы в чернила, что-то рисовал на листах бумаги, лежавших перед его носом.