Затерявшиеся в тайге
Шрифт:
— Вот она! Голову видишь? — Толя показывал палкой в нору. Там, прижавшись к земле, свернулась гадюка. Мне она показалась величиной с анаконду средних размеров.
Подбежал Алексей, вооруженный суковатой дубиной, габариты которой наводили на мысль о предстоящей охоте на мамонта.
— Осторожно, — сказал я товарищам, — змея может ударить на расстояние, в полтора-два раза превышающее длину ее тела. При этом я успел подумать, что Коваленко тут же отреагирует: «Погодите, надо измерить...» Но я ошибся на этот раз, уж слишком его захватила охота.
Я
— Подожди... — попросил я его, — ты еще нас перебьешь... Но он успел еще пару раз садануть дубиной по кочкам.
И тут мне удалось прижать гадюку к земле. Толя ударил палкой, но змея вырвалась. Следующая сцена была очень похожа на главный эпизод из документального фильма о тигроловах. Возгласы в точности соответствовали азартным крикам таежных охотников, берущих живьем матерого зверя.
— Держи крепче, а то уйдет! — кричал Коваленко, нанося удары палкой, от которых я с трудом успевал уворачиваться. — Отойди!—страшным голосом кричал Алексей, подняв и не имея возможности опустить свое орудие смерти.
— Да возьми ты топор!—кричал я Толе. — Руби!! И Толя размашистым ударом канадского лесоруба отсек змее голову. Топор так глубоко погрузился в землю, что нам пришлось его довольно долго откапывать.
Мы не хотели ее убивать, но нам очень хотелось есть. И очень слабым утешением казались мне слова Эрика Кольера — человека, прожившего почти всю жизнь в лесу: «Ни один человек не сможет долго прожить в тайге, не убивая...»
Потом я подцепил змею палкой — в руки почему-то брать не хотелось—и перенес на широкий пень, уже послуживший столом нам за завтраком. Обезглавленная, она продолжала шевелиться, сворачиваясь в кольца и вновь разворачиваясь.
Я отдал Леше грибы — маленькие шляпки молочных маслят, а сам попробовал заняться змеей. Я разрезал ее на равные кусочки, снял с них кожу— она отделялась легко, выпотрошил. Мне захотелось самому приготовить змею, и я сказал об этом товарищам.
— А ты сможешь? — заинтересованно спросил Алексей.
— Не знаю...
— Тогда давай.
Я положил филейные кусочки в перевернутую крышку котелка и поставил ее на огонь. Змеятина тотчас зашипела и начала вытапливать жир. Увидев это, я сориентировался и с возможно большей небрежностью в голосе сказал Алексею и Толе:
— Я вам ее в собственном жире зажарю. Алексей при этих словах, я заметил, посмотрел на меня с уважением.
— Так в Китае готовят, — сам не знаю, зачем это сказал...
Минут через десять кусочки змеиного мяса зажарились и стали издавать аппетитный запах. Я поставил крышку-сковородку на пень и объявил, что намерен снять пробу. Толя и Леша не без интереса наблюдали за мной. А я и сам в это время как будто к себе приглядывался.
Мясо оказалось удивительно вкусным. Оно напоминало не то свинину, не то курятину. Но больше всего по вкусу оно походило на мясо змеи. Хотя, признаться, я ел его первый раз в жизни.
— Ух, вкуснятина!—объявил Алексей.
— Замечательно! — вздохнул Коваленко.
— Тут надо еще уметь приготовить... — сказал я в надежде на похвалу. Но друзья пропустили мимо ушей мою прозрачную реплику.
Не успели опомниться, как съели змею всю, вместе с костями. А ведь было в ней без малого шестьдесят сантиметров — Толя исхитрился и успел точно измерить.
— Если по пять штук в день на человека... — начал он новый подсчет. Но мы с Лешей не дали закончить.
Жаль, конечно, что в тайге удавы не водятся... Нам бы одного надолго хватило.
Леша долгое время похаживал возле костра, явно обдумывая что-то очень серьезное, потом признался:
— Удивительно, откуда такая агрессия во мне проснулась... Охотничий азарт появился какой-то... Никогда в жизни не думал, что могу испытать подобные чувства...
Выходит, и психологам иногда бывает полезно покопаться в себе. Можно, оказывается, и в этом случае открыть что-то новое. Надо только посмотреть на себя со стороны в какой-нибудь неожиданной или хотя бы просто новой ситуации.
Поразмышляв о глубинах собственной психики, Леша пошел к костру готовить наше любимое блюдо. Потому что, хоть мы и оценили по достоинству жаркое из свежей змеи, голод после этого заговорил о себе с новой силой.
— Жаль, что томатной пасты нет... — вскоре сказал Алексей, помешивая ложкой содержимое котелка.
— А зачем она тебе сейчас? — спросил я, подумав, уж не собирается ли Леша есть ее ложками. Может, не выдержал человек, надломился...
— В грибы положить.
— В грибы?! Пасту?!
— А что?
Внимательно глядя на него и стараясь быть объективным, я подумал: а вдруг и в самом деле в нем просыпается незаурядный кулинарный талант? И все-таки грибы есть не стали. Слишком уж изысканное блюдо довелось перед этим отведать. Лежим рядом, все трое. Редкий случай, что не идем, не работаем, а откровенно бездельничаем. Хотя, по правде сказать, мы просто приходим в себя, впитывая тепло, которое безвозмездно нам дарит солнце. Вместе с теплом оно дарит надежду: куда-нибудь да приведут нас эти скитания.
Толя неожиданно говорит, обращаясь ко мне:
— Представь: вот мы так лежим, а вон по тому склону сопки спускается медведь. Что ты будешь делать?
— Ничего. — Я в этом абсолютно уверен.
— Почему?
— Алексей подпустит его поближе—и как саданет ему промеж глаз своей дубиной!
Мы соглашаемся на том, что после этого медведю не выжить.
И тут я обращаю внимание на пень, который давно уже валяется возле костра. Это был удивительный, прекрасный, ни на что не похожий пень Потому что это был не обыкновенный безобразный обломок старого дерева. С одной стороны его явственно виднелся аккуратно сделанный спил.