Затерявшиеся во времени
Шрифт:
Ну а на какую работу мог рассчитывать в 1865 году режиссер телевидения?
Ответ: ни на какую. Это Сэм понял сразу.
Вот почему он вскоре согласился на работу перевозчика на пароме через Тарн чуть пониже амфитеатра. Переправа стоила пенни с головы. Из этой суммы Сэм получал половину в качестве заработка. Проработав на перевозе целое лето, Сэм заработал загар, пару окрепших рук и широкую мускулистую спину. Ладони его теперь украшали мозоли, такие крепкие, что он мог безболезненно тушить об них окурки. По утрам старик перевозчик и его жена кормили Сэма завтраком. Им принадлежала лодка, и вообще они считались как бы нанимателями Сэма. Это были милейшие и очень добрые люди. Обычно завтрак состоял из овсянки, такой крутой, что ложка
Бекон вообще был излюбленной пищей жителей Кастертона. Иногда его подавали и к завтраку, и к обеду, и к ужину. Ели то запеченным, то жареным, то вареным в супе, который назывался «коол», то вяленым. Сэм обнаружил, что он не только привык к бекону, но и положительно восхищался этими вкуснейшими полосками копченой свинины. Каждый вечер, вернувшись на ферму голодный как волк, он ужинал – если не беконом, то хлебом, сыром, маринованными овощами и яблочным пирогом, запивая это солидным глиняным кувшином местного эля. А затем засыпал сном праведника в своей комнатушке под крышей.
«Трудно поверить, – думал он, привязывая лодку к пристани, – но мы стали пускать корни в Кастертоне».
Сэм перезнакомился с уймой жителей городка. Мужчины приподнимали шляпы, женщины дружелюбно желали ему доброго утра. В городском кафе, где огромная кружка кофе стоила три пенса, молочный кекс – два, а масло – один, он нередко проводил часок-другой, болтая с новыми друзьями.
За пару месяцев этот образ жизни многими был усвоен столь успешно, что Райан Кейт, например, объявил о грядущей женитьбе на местной девушке. Это была дочь местного булочника, как сказал с улыбкой Райан, симпатичная сильная женщина лет тридцати. После огласки и одобрения брака отцом Райан оказался на работе у булочника в качестве продавца в лавке.
Ли Бартон нашел работу в местном мюзик-холле в качестве члена труппы и рабочего сцены. Он въехал в комнату Сью Рой-стон, что скандализировало всех остальных. Тогда он выехал из нее и тут же женился на Сью по специальной лицензии и с благословением преподобного Томаса.
Черт побери, как быстро они усваивали Zeitgeist [25] викторианского Кастертона! Этот маленький торговый городок находился в центре Великобритании, которая в свою очередь была центром викторианской Империи, доминионы которой простирались от арктической Канады до южной Новой Зеландии. Здесь солдаты-ветераны еще посиживали за кружками доброго эля в придорожных гостиницах, вспоминая, как они бились со Старым Бони под Ватерлоо. Здесь до сих пор еще можно было найти одну-другую старую леди, которая могла припомнить, как она танцевала на балу совсем юной девушкой во времена, когда Северная Америка находилась под рукой Георга III [26] .
25
Zeitgeist (нем.) – дух времени.
26
Георг III (1738-1820) – английский король с 1760 года.
Этот Zeitgeist постепенно просочился под кожу даже Сэму. В 1999 году о нем сказали бы, что они с Зитой «встречаются», зато теперь он «гулял» с ней. По воскресеньям они с Зитой ходили в муниципальный парк, чтобы послушать военный духовой оркестр, который играл для публики, сидевшей на хлипких садовых стульях. Потом они освежались чашечкой чая в местном чайном заведении. У викторианского Кастертона была даже замена телевидению. Каждый вечер
За билет, стоивший шесть пенсов, мюзик-холл предлагал смешанную программу (что тоже роднило его с телевидением, думал Сэм с кривой улыбкой): десять минут пения и веселой музыки, а далее получасовой скетч, в котором принимала участие вся труппа, включая Ли Бартона в костюме и гриме. Часто это была мелодрама, например, о судьбе отца-пьяницы, который в один черный день, напившись виски, убивал свою жену и/или своих детишек. Его арестовывали и приговаривали к повешению. В самый ответственный момент призраки его убитой семьи появлялись в камере и прощали преступника. Зрители, конечно, рыдали, количество слез исчислялось ведрами, но после представления все дружно отправлялись куда-нибудь, где можно было выпить как следует. В другой пьесе палач оказывался отцом убийцы. Он когда-то бросил свою жену и детей опять же по причине собственного пьянства. Затем по ужасному стечению обстоятельств он по необходимости надевал петлю на шею собственного сына. После сцены казни (она проходила за сценой и сопровождалась криками и тяжелым падением тела) опечаленный палач выдавал длинный монолог о вреде пьянства, которое разрушает браки и заставляет убивать собственных детей.
И все равно зрители после окончания пьесы все как один по прямой, точно пчелы, тянулись в ближайшие пивнушки или винные подвальчики.
И все же, по наблюдениям Сэма, жизнь в Кастертоне 1865 года была хороша. Городок умеренно процветал. В целом люди были здоровые, особенно те, кому удалось пережить трудности детства. Статные женщины излучали здоровье и силу. Конечно, кое-кто имел физические недостатки вроде косоглазия, прыщей и так далее, но Сэм почему-то обращал на них все меньше внимания. Город эмоционально усваивал Сэма. Из ньюйоркца девяностых годов двадцатого века он превращался в британца середины викторианской эпохи.
И находил такую трансформацию весьма приятной.
До первого прыжка во времени жизнь Сэма вращалась вокруг его профессии. В связи с ней он планировал свое будущее, его ум был день и ночь занят обдумыванием новых вариантов программ: как, например, внести новые элементы в показ бейсбольных соревнований, как интереснее подать материалы для воскресного клуба болельщиков футбола. Следующим приоритетным вопросом была балансировка доходов (весьма значительных даже для Нью-Йорка) и расходов (квартира, налоги), чтобы можно было внести плату за новый «мерседес-бенц».
А теперь все это утратило смысл.
Все это не значило ни фига, ни хрена, ни даже дырки от бублика. Вот какое дело.
Только теперь до Сэма дошло, что самое главное – человек. Вот он-то и стал теперь центром жизни Сэма. При виде Зиты его душа начинала петь. И в гармонии со временем, в котором он жил, Сэм понял, что он готов просить ее руки. И очень скоро.
Солнце пускало по воде зайчики, утки где-то крякали так, что свободно могли открякать себе головы. Сэм помог парочке дородных Достопочтенных вылезти из лодки. От преподобных сильно пахло пивом и луком. Он приподнял шляпу, пожелал им доброго пути, а потом улегся на согретых солнцем досках пристани, чтобы жевать стебелек травинки, наслаждаться солнечным теплом и мечтать о том приятном, что мог принести ему грядущий месяц.
Как хороша жизнь.
Опасность если и была, то далеко-далеко. Такими далекими кажутся жгучие морозы в жаркие летние дни. Невероятно далеко. Но где-то в глубине сознания сидит убеждение, что ледяные ветры обязательно задуют когда-нибудь.
И дуть они будут долго и зло.
Но пока Сэм жевал свою травинку, глядя, как высоко над ним стригут воздух стремительные ласточки, Рок был еще далеко-далеко. Но он приближался. Неотвратимо. Медленно, но так же верно, как приближались морозы и жуткие зимние вьюги.