Затишье
Шрифт:
В тот момент, когда эти столь различные люди, собранные здесь войной, еще раздумывали о слышанном, глядя в пространство, обозревая комнату, заглядывая друг другу в глаза, в зал вошел ополченец с большим подносом, на котором стояли стаканы; он поставил его на стол и почтительно вытянул руки по швам:
— По приказанию господина ротмистра — чай!
Глава девятая. Утюг
— Прошу вас, сидите, — произнес любезный голос младшего компаньона фирмы «Бретшнейдер и сыновья». Войдя, он старательно затворил за собой двери.
— В полном параде, — шепнул Понт на ухо Винфриду, который поздоровался с ротмистром.
— Этот неожиданный мир перевернул все вверх дном, — сказал Бретшнейдер, радостно сияя. — Вы видели, что нам пришлось оцепить вокзал, точно во время военной операции, именуемой «ликвидация стратегического пункта X».
Винфрид пригласил ротмистра сесть. Писарь Бертин уже держал наготове стул, но сияющий Бретшнейдер поблагодарил и отказался.
— Я только на минутку, — заявил он, — прошу меня извинить. Спешу окунуться в жизнь, то есть возвращаюсь на станцию. Каждое мгновение может прийти поезд.
— Но зачем же? — удивился Познанский. — Зачем коменданту самолично топтаться на перроне?
— Перрон — хорошо сказано, а топтаться — еще лучше. Представьте себе, господин советник, мой отец, живущий в Мюнстере, телеграфно намекнул мне о своем скромном желании сбить спесь с красных, если русские делегаты проявят ее. Никакого вмешательства во внутренние германские дела! Никаких попыток покуситься или хотя бы взять под сомнение чиноначалие, нашу иерархическую пирамиду. Царизм царизмом, а наше государство строил Бисмарк, и все сделанное его гениальной рукой неприкосновенно. Что касается господ социалистов, — продолжал он, ухмыляясь, — или посулов господина Маркса и компании, намеренных подменить наших выдающихся руководителей, наш планирующий мозг своей пошлой экономикой… Что ж, при всем уважении нам только и остается сказать: помилуй их бог вместе с их посулами!
И он продекламировал, словно актер:
Гениальные поэты О кредите не просили. Шиллер, Виланд, Лессинг, Гёте — Все наличными платили.— Так писал наш земляк Гейне, полемизируя, если не ошибаюсь, со своим баварским коллегой графом Платеном. Но это не важно. Важна дисциплина и в первую голову — при восстановлении индустриальной мощи. Социализм, или как там называется эта болезнь, возможно, еще до некоторой степени полезен для неразвитых стран; наверстать упущенное — не так ли? — открыть резервуары для тех, кто бежит с земли, для неквалифицированной рабочей силы. Для нас же, для высокоиндустриализированной Центральной Европы…
Тихо и потому как-то особенно грозно проплыл мимо окна трубообразный корпус гигантского паровоза с черной кабиной кочегара и машиниста, освещенной изнутри. За паровозом следовал пассажирский вагон, затем два празднично освещенных международных вагона. Тормоза заскрипели прежде, чем в поле зрения появился последний ряд окон.
— Это они! — Более молодые из собравшихся вскочили с мест и бросились к окнам. Ротмистр кинулся к дверям и исчез в коридоре. Унтер-офицер Гройлих открыл окно, высунулся и, махая вытянутой рукой назад, в зал, воскликнул: «Я так и думал!» — и рассмеялся, когда чей-то резкий голос скомандовал: «Закрыть окна!»
Винфрид спросил, кто там командует.
— Какой-то капитан в стальной каске, — ответил Гройлих, — очевидно, офицер, сопровождающий поезд из Двинска.
И действительно, немного погодя тот же обладатель стальной каски вошел в зал ожидания.
— Вы, конечно, понимаете, а вы, коллега, в особенности, — обратился он к Винфриду, — что приближаться к делегации, которую я имею честь эскортировать в Брест-Литовск, воспрещено.
— Понятно, — весело ответил Винфрид. — Да мы же только зрители, сидим на галерке мировой истории.
Капитан рассмеялся, поблагодарил за стакан чаю, который ему предложили, и залпом выпил — чай был чуть-чуть теплый.
— Теперь надо еще успокоить вашего ротмистра, который собирается жаловаться генералу Клаусу.
— Если не самому Шиффенцану, — добродушно кивнул Винфрид, и офицеры обменялись рукопожатием.
— Терринг, — наскоро представился баварец, прощаясь.
Маленькое общество сгрудилось у окон.
На заснеженной станции в ярком свете дня двигались группы мужчин, вернее говоря, людей, ибо среди них находилась и женщина в овчинном полушубке, с платком на голове и в высоких сапогах, какие носят сибирские крестьянки. Штатские, одетые по-городскому, в шубах и ушанках, проходили мимо, вдыхая свежий воздух, бросая окурки, разговаривая друг с другом или с любопытством озираясь.
Капитан фон Терринг вернулся, чтобы попросить сигару — он почуял ее аромат в зале ожидания и заметил, что курит Познанский. Последний любезно протянул ему наполненную сигарами коробку, и Терринг начал комментировать: господин в очках, шагающий по перрону, возглавляет делегацию; это профессор, очень образованный человек, прекрасно изъясняется по-немецки; а вон тот, с остроконечной рыжеватой бородкой, говорят, родственник одного из народных комиссаров; «крестьянка» в платке — та самая женщина, которая много лет назад убила генерала Сахарова; она недавно вернулась из Сибири, где была в ссылке. Затем, по перрону прошел настоящий матрос, с густой гривой и длинной бородой, и крестьянин — настоящий мужик.
— Воистину сам русский народ приехал из России заключить мир, — сказал унтер-офицер Гройлих и, сияя от радости, тряхнул за плечо стоявшего рядом Бертина.
Берб и Софи пытались заглянуть в лицо женщине, которая одним своим присутствием показала этому миру мужчин, что время порабощения женщин прошло и заключение мира касается не только мужчин. Вдруг все эти социалисты исчезли из поля зрения — ушли на другой конец перрона, чтобы поразмять ноги. За ними на некотором расстоянии следовала группа офицеров, среди которых выделялся блестящий морской офицер высокого роста с длинной бородой, по-видимому, балтиец. Грудь его была украшена орденами, широкие погоны сверкали на свету. Кое-кто из его младших товарищей уже снял эти украшения, другие еще сохраняли их. Они жадно схватили сигары, предложенные ординарцем ротмистра.
— Эксперты, — сказал Терринг. — Когда-то эти люди принадлежали к тем, кто повелевал. Надо справиться, не нуждаются ли они в чем, хотя жалко, господин советник, курить вашу прекрасную сигару на воздухе.
Слышно было, как отцепили паровоз и он, пыхтя, перешел на соседний путь; его сменил другой. Раздался сильный толчок: паровоз прицепили к составу.
— Это, по-видимому, наш самовар! — воскликнула сестра Софи. — Надо надеяться, что и делегатов угостят чаем из этого котла.
— Конечно, — ответил Понт, — и пожелаем им доброго пути.