Зато мы делали ракеты. Воспоминания и размышления космонавта-исследователя

Феоктистов Константин Петрович

Конечно, подразумевалось, что кроме рекламных аттракционов инженеры должны заниматься и делом. В отделе Тихонравова предполагалось вести работы по трем перспективным направлениям: автоматические спутники Земли (имелись в виду, главным образом, спутники-разведчики), автоматические аппараты для исследования планет и аппараты для пилотируемых полетов на орбиту. Сектором, который занимался автоматическими спутниками, руководил Рязанов, грамотный, умный и честолюбивый инженер, заместитель Тихонравова. В группе Глеба Максимова начинались работы по двум новым направлениям: автоматическим аппаратам для исследования планет и спутникам, предназначенным для полета человека.

До перехода в КБ Королева Максимов

работал в группе Тихонравова в НИИ-4. Мы вместе начинали сражение за переход из НИИ-4 в КБ Королева, но он оказался удачливее и сумел уйти к Королеву на год раньше. Мое же положение оказалось хуже, так как начальство объявило меня молодым специалистом (в 1955 году защитил диссертацию), и кроме того, я как научный руководитель правительственной темы был обязан завершить работу по теории полета межконтинентальных ракет. Правда, название правительственной темы звучит сейчас почти неприлично (стыдно вспоминать, хотя сам к выбору ее названия отношения не имел), по-военному жестко: «Разработка методики расчета таблиц стрельбы межконтинентальными баллистическими ракетами типа Р7».

В сентябре 1957 года мы выпустили многотомный итоговый отчет по своей теме, и я подал официальное заявление об уходе. Мне отказали. Тогда пошел к прокурору — «Мы делами военных организаций не занимаемся», в суд — «Обращайтесь к прокурору!» Пригрозил, что просто перестану ходить на работу! А мне пригрозили, что призовут в армию! Адвокат подтвердил, что эта угроза вполне осуществима. Но ходить на работу тем не менее перестал, и мне в конце концов отдали документы. То есть по сути в НИИ-4 ко мне отнеслись хорошо: попугать попугали, ну а уж коли уперся — черт с тобой.

Начинаем работать над кораблем

В КБ меня сразу приняли и направили прямо в девятый отдел — уже ждали. Вместе со мной Тихонравов пригласил Глеба Максимова и предложил нам самим выбрать направление работ: по автоматам к планетам или по пилотируемым аппаратам. Глеб выбрал автоматы (джентльмен!), а я — пилотируемые аппараты (не джентльмен!). Думаю, что сам процесс выбора не доставил Глебу радости. Наверное, он предпочел бы не делить империю на Восточную и Западную. Но оба направления, которые до этого числились за ним, были слишком масштабными и слишком разными, а группа инженеров слишком малочисленной, по сравнению с надстройкой из начальства. На его худом лице аскета не отразилось никаких эмоций, когда он выбрал «Западную империю».

Этот выбор никак не повлиял на наши дальнейшие отношения. Они остались товарищескими, как и прежде, хотя общались мы редко и, как и прежде, достаточно официально. Талантливый и эрудированный инженер, он возглавил работы по автоматическим аппаратам для исследования планет, успешно вел разработку лунников, венерианских и марсианских автоматов вплоть до передачи этих работ в конструкторское бюро Г. Н. Бабакина. Именно Максимов стал родоначальником этого направления работ в нашей стране и основным генератором идей этих машин.

Поиск возможного решения проблемы полета человека на ракете начался в Девятом отделе, в секторе Николая Потаповича Белоусова, еще раньше. Рассматривался в его секторе, однако, не орбитальный полет, а полет по баллистической траектории на высоту 100–200 километров без выхода на орбиту спутника Земли (старая идея Тихонравова). Чуть позже К. С. Шустин, работавший тогда у Максимова, еще до моего прихода начал изучать проблемы и возможности создания крылатого орбитального аппарата. У меня сразу сложилось мнение, что в этом варианте сложности, связанные с аэродинамикой, тепловой защитой, с расчетами и получением в аэродинамических трубах их экспериментального подтверждения, с разработкой конструкции крылатого аппарата, огромны, и для их решения нам потребовались бы многие годы…

Ракетный

полет по вертикальной или наклонной траектории технически проще, чем орбитальный, но он мало что дает для изучения воздействия условий полета на человеческий организм. Главная проблема полета — невесомость. Невесомость при вертикальном полете могла продолжаться всего 2–4 минуты, а при полете по наклонной траектории порядка 10–15 минут. В то время как всего один оборот вокруг Земли — это больше часа невесомости. А ведь если аппарат может совершить один оборот вокруг Земли, то он может их совершить и много, и, создавая орбитальный аппарат, мы уже после первого полета получаем средство для решительного продвижения вперед. При этом затраты времени и средств на создание аппаратов для баллистического и орбитального полетов соизмеримы.

Американские инженеры в работе над первым пилотируемым кораблем «Меркурий» не обошли этап полета по баллистической траектории. Прежде чем запустить космонавта на орбиту, они дважды, уже после полета Гагарина, осуществили такие запуски (5 мая и 21 июля 1961 года). Они назвали их суборбитальными, или подорбитальными. Но если бы мы не запустили Гагарина до 5 мая, эти суборбитальные полеты они могли назвать и первыми космическими. Потом доказывай, что ты не верблюд!

Поскольку задачей баллистического полета занимался сектор Белоусова, то к нему я и попал вместе с еще не существующей в природе группой по разработке пилотируемых кораблей. Белоусов предложил мне для начала заняться проблемой устойчивости движения аппарата в атмосфере при возвращении его на Землю. Я с удовольствием занялся этой задачей и использовал метод, предложенный ранее для решения аналогичной задачи — устойчивости движения головной части ракеты при ее возвращении в атмосферу. Удалось показать, что при входе в атмосферу статически устойчивого аппарата его колебания вокруг центра масс будут затухать: гашение колебаний происходит за счет роста скоростного напора по мере снижения аппарата. Эту работу я выполнил в январе — феврале 1958 года. Одновременно собирал группу для разработки орбитального корабля. В этом деле очень помогали и Тихонравов, и Белоусов, передавая мне большинство молодых инженеров, направляемых отделом кадров на работу в наш отдел. Молодых — это очень меня устраивало! Вскоре в группе уже было около пятнадцати человек. Мы начали искать возможные варианты решения задачи создания орбитального пилотируемого аппарата и проводить первые расчеты.

Сразу же у нашей группы появились противники, утверждавшие, что браться за пилотируемый спутник преждевременно, что надо идти по пути создания автоматов различного назначения и размера — набираться опыта. При этом имелись в виду не только принципиальные технические трудности, но и ограниченные возможности нашего конструкторского бюро и завода. Одни предлагали для начала создать крупный, на несколько тонн, автоматический спутник. Другие считали, что начинать надо с решения задачи возвращения с орбиты на Землю небольших автоматических аппаратов, которые логично использовать для спутников-разведчиков. Тут наши конкуренты-противники провозгласили опасный для нашей работы лозунг: «Для Родины важнее создать спутник-разведчик!» Вот гады!

По такому пути пошли американцы, впервые добившиеся возвращения с орбиты на Землю маленьких капсул с фотопленкой разведывательного спутника «Дискаверер» в августе 1960 года. Через полтора года летных испытаний они добились успеха едва ли не с десятой попытки: техническая проблема возвращения аппарата в атмосферу с космической скоростью и обеспечения его безопасного приземления не облегчается с уменьшением его размеров. Хотя для создания автомата в целом проблем, конечно, меньше, чем для пилотируемого корабля (хотя бы за счет отсутствия необходимости спасать экипаж при аварии носителя).