Заточённый ангел

Кравцова Марина Валерьевна

«…весь этот мир других людей – мир, никогда не оставляющий нас одних, подсовывающий соучастников и свидетелей наших преступлений. Надо уничтожить всех других людей. Для того, чтобы я мог открыто поднять лицо к солнцу, мир должен рухнуть…»

Сунул в книгу закладку, закрыл и отодвинул ее подальше.

Есть ли хоть в чем-то его вина в происходящем? Нет, с Бланш-то все ясно, но отказывать Жаклин почему-то было трудно. Она нравилась ему. С ней и вправду могло бы что-то получиться. Но нет ни капли доверия, и не верится, что эта женщина серьезно влюбилась за одну ночь. Тут, скорее, каприз скучающей красавицы. И все же… не получалось воспринять полную дурацких загадок речь Жаклин как блеф… Надо признать – она его напугала. Но вопреки всему Анри ощутил странное спокойствие. Ему бросили вызов – он его принял.

Почему-то вспомнилось, как сам пережил несчастную любовь, режущую душу словно ножом. Но те чувства были взаимны…

Отыскал среди документов файл со старыми стихами.

Чашка кофе.

Дождя седина

За печально залитым стеклом.

Где-то там ты сегодня одна…

Или, может быть, с кем-то вдвоем?

Ты идешь под зонтом…

Ты танцуешь, вся в бликах огня…

Без меня.

Без меня.

Без меня.

Где-то там мир чужой в пустоте.

Ну а здесь голос мой в темноте.

Закрываю глаза.

Скажет только слеза, что тебя рядом нет.

Вновь творю я твой свет, снова кровью черчу силуэт,

Я леплю облик твой,

А рука почему-то дрожит.

Ну постой же, постой…

Только дождь по вискам мне стучит.

Я не твой…

Ранние стихи… тогда он еще писал не так часто, как сейчас, под настроение. Та девочка… дочь маминого шофера. Накал страстей случился поистине шекспировский. Да и звали-то ее – Жюльетт. Они получили от своей любви, пожалуй, побольше, чем Ромео и Джульетта, но финал был предсказуем – отцу девушки указали на дверь… и Жюльетт с семьей уехала из города.

Острее чувства,

честнее мысли

на сломе жизни,

за гранью смысла…

А неплохие стихи, хотя и старые. Надо бы Реми показать. Все это в прошлом, да. Полудетская любовь, но сколько ж было перечувствовано…

Больше не колеблясь, Анри позвонил другу.

– Привет, Реми. Да, хочу приехать. Пока один, за Гретой съезжу попозже. Просто так… поговорить хочется.

– Старик, ты же знаешь, я тебе всегда рад, – был простой ответ.

Квартира Реми, полная хлама, старых журналов, разложенных всюду дисков и разбросанных личных вещей, была типичной обителью творческой личности, которая забегает сюда переночевать, да и то не всегда. Но сейчас Реми был дома и варил кофе.

– Привет, надежда французской поэзии. Как оно вообще?

– Нормально… почти.

– Ясно. Кофе будешь? Или коньячку плеснуть?

– Спасибо большое, лучше кофе.

– Ох уж эти твои манеры, старик… Этикет в детстве палками вколачивали?

– Вроде того.

– Ладно, все в порядке. Присаживайся.

Анри уселся в старенькое кряхтящее кресло, немного покачался в нем. Стало как-то спокойно и тепло. И этот аромат свежезаваренного кофе… Так не хотелось говорить ни о чем мрачном, тревожащем, грустном. Но ведь он пришел именно за этим…

– Даже не знаю, с чего начать.

– Давай с чего-нибудь попроще.

– Послушай, Реми… тут у меня были столкновения с Морисом и Зири… и мне кажется, что теперь я могу взглядом причинять боль.

Ришар хмыкнул.

– Хорошенькое у тебя понятие простого. Ну-ка, взгляни на меня. Не, ничего не чувствую.

Анри рассмеялся.

– Ну зачем ты так? Ты мой друг. А вот когда у меня закипает ненависть в душе…

Ришар вздохнул.

– Мой совет не сработал, да? Всю эту чертовщину ты из головы выбросить не в состоянии?

– Она сама меня находит. Отец Жак прав. Есть вещи, которые не постигнуть умом, но они существуют.

Реми не стал удивляться и спорить.

– Знаешь, а я тебе поверю. Городок наш вообще… с причудами. Мне Поль рассказывал, что тут еще лет пять назад процветал культ темных колдунов… Вот твой кофе. Правильно, черный, как всегда?

– Ага, спасибо. Что за колдуны?

– Честно говоря, я вполуха слушал. Ты бы сам его расспросил. Только не забывай все делить на десять. Но что-то такое, конечно, есть… Вы, ребята, из меня мистика сделали. И за тебя я все сильнее беспокоюсь… Понятно, о таких вещах лучше тебе с твоим кюре посоветоваться.

Анри глотнул кофе, удерживая очередной вздох. Прикрыл глаза. Плакал ли он хоть раз с тех пор, как его разлучили с Жюльетт? Ему казалось, что разучился. Как сильно ни рвется что-то изнутри, глаза остаются сухими, ни пресловутой «скупой мужской слезы», ничего… А вот сейчас захотелось плакать… даже волком выть.

– Ну что ты? – с непривычной для него мягкостью произнес Ришар. – Не молчи. Ты ведь хочешь что-то еще рассказать? Не держи все чувства в себе, братишка, всем известно, что это вредно для здоровья. Еще кофе?

– Давай.

В самом деле, а кому еще рассказать, как ни Реми? И Анри поведал другу обо всем, что произошло у него сегодня с Бланш, и о последующих своих невеселых размышлениях. Ришар сурово сдвинул густые черные брови.

– Знаешь, что я скажу, старик… Тебе либо фатально не везет, либо кто-то серьезно тебя испытывает. Ради некой высшей цели. Может быть, даже твой Бог. Почему-то склоняюсь к последнему, вопреки здравому смыслу. Вот же… Ты меня скоро из атеиста не только в мистика, но и в истового католика превратишь, дружище. А что до твоих фантазий насчет духовника, то они ни на чем не основаны, кроме твоего острого желания быть сыном этого человека.

– Реми!

– Будешь спорить, да? А почему тогда стихи фамилией Лурье подписываешь? То-то же. Нет, понятно, конечно, твое желание откреститься от чокнутой семейки… но ты и правда поверил девчонке, которую сам же называешь демоном? А когда это демоны говорили правду, м?

– Да ладно… это ж я так… больная она просто.

– Ну, с одной стороны, да. С другой – если не лечить, то чего доброго, у нас в Сен-Мишеле собственный Джек Потрошитель объявится… с маникюрными ножницами. Я вообще думаю, обеим твоим сестрицам от их матери досталось что-то нездоровое. И пресловутое «проклятье Делоне» тут ни при чем. Анри… уходи ты от них, а? У тебя то рука забинтована, то лицо в синяках… и ты молчишь, всегда молчишь! А спросишь – и не ответишь толком. Ты не знаешь, что ли? – еслибезнаказанно позволять людям кормить внутренних монстров, они звереют! Им становится мало, мало, мало! И в конце концов твоя гордость может стоить тебе жизни. Уходи от них, умоляю просто! Целее будешь.