Затон
Шрифт:
Уютный домашний мотивчик доброй детской песенки повторялся раз за разом, с трудом пробираясь сквозь засеки и завалы обморочной бессознательности, нагроможденные на хитро переплетенных тропинках человеческого разума, будя и тревожа дремлющее сознание.
Молодая женщина, лежащая ничком на песке, уткнувшись в сложенные перед собой руки, вдруг, негромко простонав, пошевелилась и, как бы нехотя, оторвала от рук голову.
«… прилетит вдруг волшебник в голубом
Женщина перевернулась на спину и села, подтянув к себе лежавшие в воде ступни. Она еще не до конца пришла в себя, но все-таки сообразила, что детская песенка – это сигнал мобильного телефона. Встав на ноги, она принялась шарить по карманам джинсов в поисках мобильника.
Бумажник, ключи от машины, ага – телефон. Но он молчит.
«… нам в подарок пятьсот эскимо…» – Это пел какой-то другой телефон.
Женщина огляделась. В десятке метров от нее, на песке лежала вытащенная из воды больше, чем наполовину, небольшая алюминиевая лодка. Звук шел из нее.
Она подошла к лодке и, нагнувшись, взяла в руки телефон.
«… день рожденья только раз в году…» – Этот миленький аппаратик, по идее, должен был сгореть вместе с ее сумкой, документами, покупками и машиной во время аварии на московской кольцевой дороге.
А он каким-то чудом оказался здесь, в этой лодке. В том, что это был именно ее мобильник, а не просто идентичный аппарат той же самой модели, не могло быть никаких сомнений. Это была ее любимая «Эриксонька». И об этом свидетельствовала гламурненькая ромашка, нарисованная розовым лаком на черной крышке телефона хулиганкой-Иркой в тот самый день, когда и случилась авария.
Женщина откинула крышку телефона, номер звонящего почему-то не определился.
– Слушаю вас.
– Ой, Анна Андреевна, Анна Андреевна, какое счастье, что я вас поймала… – затараторил девичий голосок.
– А зачем меня ловить? Я не рыба.
– Ой, простите, Анна Андреевна, я не то хотела сказать. Ой, у меня голова кругом… У нас такое творится, такое творится… И все на меня… Немцы звонят – ругаются, Нефедов ругается, турок этот… господин Хикмет требует свои водонагреватели, говорит: «Хоть срок скажи, когда будут», – а что я могу сказать? Я Ивана дергаю, а он говорит, что нагреватели готовы, но завод не отдает, ждет пока мы деньги перечислим. А как мы их перечислим? Эдуарда Яковлевича нет, печати нет…
– Подождите, Ниночка, не тараторьте. Давайте по порядку. Куда подевался Эдуард Яковлевич?
– Никто не знает. – Ниночка захлюпала носом. – Пропал, уже вторую неделю как. В милицию заявили. Ищут его, но… – На том конце послышались всхлипывания.
– Ну, хорошо. Эдуард Яковлевич пропал. А Вадя? Он что, не может платежки подписать?
– А вы разве не знаете? Погиб он, разбился в автокатастрофе. Вот Эдуарда Яковлевича последний раз и видели у него на похоронах, а потом пропа-а-ал… – На этот раз Ниночка заревела в голос.
– Ну, будет, будет вам, Ниночка. Успокойтесь. – На то время, пока аппарат издавал сопение, плач, всхлипывания и прочие невразумительные звуки, женщина несколько отстранила его от уха и, дабы не терять зря времени, принялась осматривать лодку.
«Так, под скамью что-то запихнуто. – Она извлекла на свет большую, прочную кожаную сумку с плечевыми лямками, скорее даже не сумку, а удобный, вместительный рюкзак. – Точно. Именно в этой сумке я несла инструменты. – Она подняла голову и, окинув взглядом высокий обрыв, нашла зигзагообразную тропинку, по которой спускалась к воде сегодняшней ночью. Потом, бросив сумку на песок, прошла к корме, где стоял небольшой черный ящик. Она откинула его крышку и взяла двумя пальцами один из грязно-серых кругляшей, которыми тот был доверху наполнен. Женщина легонечко потерла кругляш подушечками пальцев, и он засиял праздничным золотым блеском, суля блаженство и негу. Она рассмеялась и, набрав полную горсть этих замечательных кругляшей с тиснеными орлами, пропустила их звенящими струями сквозь свои изящные пальцы. Захлопнув крышку, она попробовала поднять ящик. – Тяжело. Килограмм двадцать, не меньше. Можно, конечно, и в два захода… – Прищурившись, она внимательно оглядела тропинку. – Ничего, своя ноша не тянет. Дотащу».
Всхлипывания и рев прекратились, и трубка снова заговорила Ниночкиным голосом:
– Вы уж меня простите, Анна Андреевна, что я так рано звоню… Я понимаю, вы в отпуске…
Женщина подняла левую руку и глянула на часы: «Да уж… Всего лишь десять минут восьмого. Черт… Кольца нет… Моего фамильного кольца… Вернее, Нюточкиного кольца… – Она опустила руку и вновь посмотрела на ящик с замечательными кругляшами. – Что ж, неплохая замена».
– Ничего страшного, я уже давно встала. Так что у вас с немцами, Нина?
– Срок представления отчета по первому этапу истек два дня назад. У Нефедова все готово, но мы не можем отправить отчет заказчику. У нас печати нету. И подписать за директора некому-у… – Ниночка явно вознамерилась опять разреветься.
– Полноте, полноте, Ниночка. С турком мне все понятно, что еще?
– Из какой-то риэлторской конторы звонят, чего-то требуют, а чего – непонятно.
– Хорошо, Нина. Пригласите Нефедова завтра на десять, юриста на одиннадцать. С завтрашнего дня я выхожу на работу. До свидания. – Анна засунула телефон в карман мокрых джинсов и, умостив сумку рядом с ящиком, горстями принялась пересыпать в нее грязно-серые кругляши.