Затворник
Шрифт:
Еще здесь надо сказать, что сама земля уннаяка имеет мало полей и мало дорог, но имеет много густых лесов, и много рек, и много озер. Поэтому мы не опасались нападения ни конного, ни пешего войска по сухому пути, но ждали нападения войска на ладьях. И само войско Пятиградья было ни конным, ни пешим, а передвигалось на ладьях.
И когда сказал Уккэт, то все решили, что правда его, и требуется делать так, как он сказал. Решили, что на острове Улку на нас не смогут ударить неожиданно, а мы на ладьях сможем по озерам и рекам быстро прийти к любому городу, если возле него появится враг. Так мы думали, и думали что теперь только в открытом бою Ясноок сможет нас победить, а в открытом бою мы не уступили бы легко, и многие стреженцы были бы мертвы.
Так мы думали, но нам не было известно то,
В городе Торьякта мы собрались и пошли к озеру Коллакакэх. На сорока ладьях мы шли. Были здесь и бояре, и горожане, взявшие оружие, и воины из малых городов, пришедшие в город Торьякта, когда их позвали, со своим оружием и на своих кораблях. Уккэт остался в городе, потому что был стар, и ему поручили на время похода быть в городе главным. За себя он послал сына Канура, а младший сын Уккэта - Тойкархэт, остался с отцом, потому что был молод.
Так шли мы на лодках по реке к озеру Коллакакэх, и за переход до озера, нас встретил на реке боярин из города Торьякта. Имя его было Уркор, и он был дружен с Уккэтом. Он был в городе Пусегда по делам, определенным войной, и шел на трех ладьях с острова Улку.
Уркор радостно встретил нас, говорил с Кануром и с другими воеводами. Он сказал: "Смело идите, куда направлялись. Полк города Пусегда уже стоит на острове Улку и ждет прочих. А стреженские разведчики появлялись на легких лодках, но далеко от озера Коллакакэх. Войско же их не приближается.
Воеводы послушали его, и без опасения пошли к озеру. Уркор шел с нами.
Когда же пришли на озеро Коллакакэх, и приблизились к острову, то все решили, что нет сомнения в правдивости Уркора: На острове Улку стоял большой лагерь, и много лодок стояло на катках. А в середине лагеря, где стояли разноцветные шатры больших бояр, стояло знамя города Пусегда. И ни у кого не было подозрения об обмане, но это был обман.
У нас не было опасения, мы подошли к острову и встали у общего лагеря. И когда Канур и другие большие бояре сошли с лодок, то навстречу им вышел один из бояр города Пусегда, который был им известен, и приветствовал их. А когда они приветствовали ответно, то позвал их в большой шатер, куда -так говорил он - к их прибытию уже собрались воеводы для совещания и для пиршества.
Тогда наши воеводы приказали всем разгружать лодки, а сами пошли, куда их звали. Я был с Кануром, и должен был идти, куда шел и он, но я случайно промедлил, и моя жизнь была этим спасена. Думаю, что там же, куда их позвали для совещания и для пиршества, все наши большие бояре были немедленно убиты.
Другие же начали вытаскивать лодки на берег и ставить на катки. Люди из лагеря подошли и стали помогать нам вытаскивать лодки, и смешались с нами - это были изменники, уннаяка по крови, и стреженцы, которые переоделись и выглядели их помощниками. Вскоре те из них, кто был при мечах, обнажили мечи, а другие выхватили спрятанные ножи и короткие топоры, и стали убивать всех уннаяка, начиная со старшин. Из ближайших шатров в то же время вышли вооруженные стреженцы, и из кустов вышли много воинов, спрятанных там. И из ладей, стоявших на берегу, тоже вышли скрытые там воины. В то же время в ладьях Уркора гребцы достали оружие и напали на нас сзади.
В бою, который тогда начался, мы не имели возможности победить. Нас поражали со всех сторон, а мы были разделены на малые отряды. У многих оружие оставалось в ладьях, и эти воины, не имея возможности взять оружие, дрались пустыми руками. Я был при мече, так как принадлежу к боярскому роду. Я обнажил меч и стал сражаться со стреженцами. Вместе со мной сражались несколько храбрых воинов, но множество врагов было между нами и остальными, и к нашим ладьям проход нам тоже был закрыт. Нас заставили отойти к открытой воде, и хотя мы бесстрашно сражались и многие стреженцы были мертвы, но нас быстро становилось мало и еще меньше. Прошло мало времени, когда я оказался один. Я стоял в воде по пояс, а с берега ко мне шло много стреженцев. Тогда, видя что мне не остаться в живых, и что повсюду войско города Торьякта терпит поражение, я бросил меч и нырнул в озеро. С берега в меня стреляли несколько раз,
Я спасся, наверное, один из немногих. Но начинать искать на берегу тех, кто спасся кроме меня, было нельзя, потому что стреженцы уже приблизились. Мне надо было бежать быстрее.
Первая моя мысль была о том, чтобы предупредить других спешивших на сбор. Я бежал по берегу озера, но озеро Коллакакэх имеет в длину многие дни пути, и места там малолюдные. Я бежал и понимал, что предупредить никого не успею. Я не знал тогда, что стало с другими полками Пятиградья, но на озере стали ходить открыто стреженские ладьи. Стреженцы нападали на деревни, грабили их и топили лодки, застигнутые в озере, а лодки, стоявшие на катках, горели. Вдоль берега же стали ходить дозорные конные и пешие.
Я шел один день, и другой, и третий, и понимал что озера мне вовремя не обойти, и в город Пусегда не прибыть раньше, чем туда придет рать колдуна. Чем дальше я шел, тем больше видел стреженцев. Уже было для меня бесспорно, что все пятиградские полки, а не только полк города Торьякта, уже были разбиты, и что большая беда постигла наш народ.
Не знаю, как колдун победил войско города Пусегда. Не может быть сомнения в том, что не обошлось без хитрости, и без измены, потому что немало уннаяка на острове Улку действовали против нас. Нельзя спорить, что Уркор служил затворнику, и скоро ты узнаешь, почему это правда. Тот боярин, который встретил нас на острове и приветствовал, чтобы обмануть, мог и не служить ему. После, когда я уже знал Старшего и братьев, я об этом подумал: Приветствуя наших воевод, он снял шапку, но лоб его был закрыт повязкой. Значит, злыдень мог говорить его голосом. Хотя Ясноок мог заставить его и других стать изменниками и другим способом - колдовством, и золотом, и угрозами, и иначе.
Я шел много дней, обходил поселки и сторонился людей, потому что боялся явной стражи, а еще больше я боялся тайных изменников. Всюду я видел свидетельства нашествия стреженцев на мою землю. В одном месте, и в то же время в другом, поднимался дым от горящих домов, и с берегов рек доносились в лес плач и крики. На переправах через реки и протоки озер стояла охрана, и я преодолевал их по ночам, и в местах неудобных. Через много дней я добрался до округи города Торьякта. Там стреженцев было везде множество, но осаждали они город, или взяли его уже тогда, я не знал. Я побоялся подойти к городу близко, как боялся и выйти к людям, чтобы не быть выданным. Укрытием мне послужил лес, далеко от жилищ. Там один я провел все время, которое осталось от лета. Когда началась осень, я решил: погибнуть от холода и голода не лучше, чем погибнуть от вражеских мечей. Но в город я все равно не шел, а шел до заимки лесника Кайса, что служил когда-то Уккэту. Он пообещал, что не выдаст меня. В его домике, стоявшем в маленькой заводи на озере, далеко от любой деревни, я провел зиму.
Кайс ходил иногда в села, и в сам город Торьякта, и по моей просьбе спрашивал там острожно, не спрашивал много сразу, чтобы не быть подозрительным. Он передавал мне, что говорили, и его вести меня не радовали.
Говорил он так: Пятиградье теперь можно было, не опасаясь ошибки, называть Трехградьем - так были сильно разорены Пусегда и Колта - еще один город из пяти великих городов Уннаяка. Города эти следовали решению стоять до конца, и были взяты приступом. Там не из каждых десяти дворов уцелело по одному. Люди, которые не были зарублены и увезены в рабство, строили на местах домов шалаши и копали землянки. Другие три города, в их числе и Торьякта, испугались такой участи, и просили князя о милости - помилование их было еще страшнее того, которое получил раньше город Честов. В селах и городках все было также разграблено, а многие из них исчезли совсем. По приказу злыдней людей связывал веревкой, вывозили на озера и бросали в воду, другим же рубили головы, других же увозили в рабство.