Затянувшееся послесловие
Шрифт:
Утром он проснулся от очередного телефонного звонка. На часах было около семи. Он протянул руку, взял мобильный. Звонил Леонид Субботин.
– Мне звонит посол в семь часов утра и требует объяснений, – пояснил он, – спрашивает, какой конверт вы мне доставили.
– Объясните ему, что это поручение администрации президента и вы для этого поехали в Нант, взяв для отвода глаз свою семью, – ответил Дронго. – Можете честно сказать, что в Нанте вы были не больше часа или двух, а затем вернулись обратно в Париж. Он может лично все проверить. А само поручение настолько секретное, что вы не имеете права его обсуждать ни с самим послом, ни даже с резидентом российской разведки.
– Не нужно говорить о таких вещах по мобильному телефону, – испугался Субботин.
– Вот это ему и скажите, –
Он положил телефон обратно на столик и, повернувшись, попытался заснуть. Но вчерашнее сообщение Горчилина выбило его из привычного состояния равновесия. Нет, Дронго не мог ошибиться. Говоривший с ним мужчина не был чеченцем. Он не мог быть Саламбеком еще и потому, что тот был не очень высоким, а Тариэл уверял, что ливанец был выше ростом. И, наконец, самое важное – отпечатки пальцев, которые сотрудники грузинской службы безопасности нашли в «Шератоне». Если эти отпечатки пальцев совпадут с пальцами бывшего чеченского полевого командира, то тогда придется признавать очевидные факты. Саламбек сумел изменить свою внешность до неузнаваемости, постарел на двадцать лет и каким-то образом даже вырос. Хотя в практике Дронго был случай, когда преступник сознательно пошел на операцию, чтобы изменить свой рост, прекрасно понимая, что именно этот физический показатель должен, по общему мнению, сохраняться в неизменном виде.
Но Горчилин настаивал на своем. Правда, после первой проверки отпечатков не обнаружили. Сразу после убийства там работали сотрудники местного ОВД. Но через два дня туда прибыли специалисты из Москвы, которые провели более тщательное исследование места преступления, нашли свежие отпечатки пальцев на внутренней стороне перил и смогли их идентифицировать с отпечатками пальцев бывшего чеченского полевого командира Саламбека Музаева, чьи дактилоскопические данные хранились в архиве Министерства внутренних дел. Теперь не оставалось никаких сомнений, что именно бывший чеченский командир и сепаратист, находившийся уже больше десяти лет в федеральном розыске, совершил это преступление, застрелив своего бывшего друга, ставшего полковником российской милиции. Мотивы были понятны. Саламбек считал, что мусульманин Ахмет Эльгаров не имел права выступать во время чеченской войны на стороне России, предавая своих братьев единоверцев. И местью такому человеку могла быть только пуля.
Но эти мотивы были не очень понятны самому Дронго. Он провалялся в кровати еще около часа, пока наконец почувствовал, что все равно не заснет. Поэтому он поднялся и принял обжигающий душ, побрился и спустился вниз, чтобы позавтракать. Сегодня был воскресный день, и, как обычно бывает во французских отелях, в эти дни все гостиницы были переполнены. Отели дают скидки на выходные дни, и поэтому даже за завтраком здесь бывает куда больше народу, чем обычно. Дронго сел за столик у окна и попросил принести ему чашку чая. Если Саламбек участвовал в убийстве Эльгарова, то вполне вероятно, что именно он и установил бомбу в машине Гордицкого. Тем более что тот говорил Горчилину о возможной встрече с человеком, которого они считали исчезнувшим. А это мог быть только Саламбек. Но кто тогда этот ливанец, так умело все просчитывающий и действующий столь рационально и четко? Напарник Саламбека? Его помощник? Или наоборот – какой-то арабский наемник? Нет, нет. Он, конечно, не араб. Так говорить по-русски не сможет никогда в жизни ни один араб. Нужно родиться и с детства говорить по-русски. Тогда он тоже чеченец – ведь, если ему под шестьдесят, значит, он родился еще в степях Казахстана, куда во времена Сталина был отправлен весь чеченский народ. И все родившиеся там чеченцы говорили по-русски вполне свободно. Но это глотание слов и гортанный голос, характерный для народов Северного Кавказа, невозможно подделать или изменить. Нет, этот человек не был чеченцем, в этом Дронго был убежден. Убийца, с которым он разговаривал, начинал говорить по-русски с самого детства. В этом не было никаких сомнений.
Тогда получается, что убийца действует не один. В этом случае все сходится. С одной стороны, убийца прилетает в Тбилиси, чтобы расправиться с Чиладзе, а затем вылетает
Дронго позавтракал, ограничившись чашкой чая и круассаном. Вышел на улицу и направился к парку. Нужно было перейти улицу, чтобы оказаться в парке перед Лувром, откуда открывалась прекрасная перспектива на Триумфальную арку и дальше на арку Дефанс. Он рассеянно бродил по аллеям парка. В это воскресное утро здесь почти не было посетителей, и он сосредоточенно размышлял о своих дальнейших планах. Понятно, что теперь нужно сделать все, чтобы спасти самого Субботина и его семью, под любым предлогом удалив их из Франции. Иначе убийца сумеет выманить их еще раз. И тогда рядом не окажется Дронго.
В первом часу дня позвонил Субботин, который сообщил, что они уже прибыли в Версаль и разместились в небольшом отеле недалеко от Версальского дворца. Отель назывался «Ле Версаль» и находился на улице Святой Анны. Дронго поймал такси, чтобы не заказывать его в отеле, и попросил отвезти его в Версаль. По дороге туда он вспомнил, что в последний раз был в Версале еще совсем молодым, когда приезжал сюда с группой туристов из Советского Союза. Это было много лет назад, еще в прошлую эпоху. Странно, что с тех пор он столько раз посещал Париж и Францию, но так и не нашел времени, чтобы еще раз приехать в Версаль и увидеть чудесный дворец с его картинной галереей и садом, выстроенный для великого короля Франции Людовика Четырнадцатого.
Он помнил, что его тогда смутило какое-то замечание гида, который отвечал на вопросы туристов. Те обратили внимание, что в великолепном дворце не было туалетов, и поинтересовались, как обстояло с этим дело во времена «короля-солнце».
– Никак, – улыбнулся циничный гид, молодой француз лет тридцати пяти. – Мужчины просто подходили к окну и мочились из него. Женщины выбегали в сад или выбрасывали туда содержимое горшков. Запах стоял невыносимый, хотя для сада это, наверное, были лучшие удобрения. Поэтому здесь повсюду сажали пахучие цветы, перебивавшие иное амбре, а мужчины и женщины выливали на себя флаконы духов, при этом умудряясь не мыться месяцами. Вот такое время блистательного варварства.
После подобных фактов даже Версальский дворец мог показаться не очень привлекательным. Какой сложный путь прошло человечество, думал Дронго, размышляя об этом. Всемирная империя, созданная римским оружием, когда от берегов Евфрата до Атлантического океана было единое государство, в котором говорили на одном языке, применяли одни и те же законы, пользовались одними деньгами и поклонялись общим богам. Потом было нашествие варваров, тысячелетняя тьма Средневековья, костры инквизиции и эпоха Возрождения, уже на другом, более созидательном, уровне. Появились титаны-художники, скульпторы, архитекторы, ученые. Потом век Просвещения, две великие революции – американская и французская, – которые впервые поставят вопрос о неотъемлемых правах человека и гражданина. А вскоре начнется, все ускоряясь и ускоряясь, техническое перевооружение, появятся новые машины, новые идеи. Две мировых войны потрясут человечество, и, наконец, как идея объединения прежней Римской империи, появится мысль о единой Европе, в которой будут общими законы, границы и деньги.
Кажется, человечество, пройдя такой невообразимо тяжкий путь, должно было измениться, обрести мудрость, почувствовать свою силу и поверить в разум. Но все осталось по-прежнему. Зависть, ненависть, ревность, злоба, гордыня, стяжательство, алчность – все эти худшие черты человека не умирали в нем с развитием цивилизации, а оставались частью его натуры, словно не давая поверить людям в окончательную победу света над мраком, бога над дьяволом. И в двадцать первом веке все пороки человечества продолжали существовать, иногда видоизменяясь, но оставаясь столь же уродливыми и постыдными, какими они были и тысячу, и две тысячи, и даже три тысячи лет тому назад.